Плачет дьявольская скрипка,
птичка божия свистит,
паутины волос липкий
обвивает всю картину,
постепенно превращая
голос истины в рутину;
ничего не обещая,
ночь сомнамбулу простит.
Облаченный в душегрейку
одинокого труда
выпускает канарейку
и разламывает клетку --
исключительное дело!
Птичка выпорхнет на ветку,
об-ла-ди-да до предела,
и наступят холода.
Что-то странное приснится:
лакримоза, аконит,
мертвый город Чичен-Ица,
белоглазый оборванец,
водород а-ля дейтерий,
безобразно сладкий танец,
на полях пустых материй
звездной проседи зенит.
Скрипка, плачь! В тщедушном теле
не натешится дитя,
искра тлеет еле-еле,
мудрость смежит очи дочи;
расправляет крылья лада
королева этой ночи,
улетает серенада,
с ветром солнечным шутя.
Сквозь стигийские болота
продирается герой,
скачет чертова охота --
нету истины, есть тина,
нет огня, есть испаренья;
обвивает паутина
банки старого варенья,
полуночных сплетен рой.
Кто протянет в лабиринте
вам спасительную нить?
Кто нечеткий в фотопринте
вас разделал с потрохами?
Мана-мана без обмана
с белоснежными мехами.
Вышел месяц из тумана --
будет резать, будет бить.
Поневоле повторится
архисложный Ливий Тит;
безмятежны спящих лица,
жизнь изменчива, как мода,
зданье мирозданья хлипко,
и понятна в общем кода --
плачет дьявольская скрипка,
птичка божия свистит.