***

Он молод, хотя по возрасту суперстар,
Как будто в прошлом оставил свои вериги.
Во взгляде ясная цель - дотянуть до ста.
И чтобы добиться её, система проста:
Все деньги, до медных монет, отдавать за книги.

Физический голод не гложет его давно.
Он весь просох и плотно обтянут кожей.
На старых счетах накоплен огромный ноль,
Он ищет под каждой обложкой и хлеб, и вино,
И стимулы дальше жить там находит тоже.

В день, когда равнодушный лицом кассир
Швырнет ему крохи с тарелки чужого пира,
Он тащит из книжного свой разноцветный мир,
Не видит машин, не здоровается с людьми,
Стремясь уединиться в тиши квартиры.

Там, где не ноют кости, и ясен взгляд,
Там, где реальность больно не бьёт в затылок.
Там, в окружении старых пустых бутылок,
Будет он жадно глотать этот книжный яд
С чаем, что безнадёжно уже остыл.

Будет он жадно стареть на тысячу лет,
Следом опять становясь бесконечно юным.
Твёрдой рукой окрашивать кровью стилет,
Мчаться вперёд и пытаться поймать фортуну,
С кем-то гореть в аду, где-то петь гамаюном.

Расставив ловушки, иных повергая в шок,
Тянет действительность яро в свою игру,
Приматы, не зная, что плохо и хорошо,
Смеясь, отобрали из рук холщовый мешок
И в грязь покидали его драгоценный груз.

Топтали миры, заключённые в целлюлозу.
Глумились, толкали, пихали в костлявый бок,
Вбивали в пыль чью-то душу, стихи и прозу.
Прохожие не смотрели, а он, утирая слёзы,
Рыдал, но сделать увы ничего не мог.

Пресытившись горем, наследные упыри
Пустили по ветру измятые крылья страниц.
Он уже в горьком бессилии падал ниц,
Зажав в ладонях останки бумажных птиц,
Где каждая строчка под кожей огнём горит.

Нет ничего страшнее бездумной твари...
Что там, под тяжестью твёрдых надбровных дуг?
Молоды вечно, ведь мысль априори старит.
Но как бы вы его душу в клочки не рвали,
Он встанет и снова пойдёт на привычный круг.