НИЧЕГО НЕ БУДЕТ. И будет потом Ольга Петровна вспоминать, какие были глаза, какие губы, и какие сигареты она курила, и как объясняла неумение готовить. И будет думать, но не сожалеть, нет, о том, как проглядела, ведь всё было очевидным: и жаркость облика, порывистость какая-то, потом замирание, снова порыв… И ГРУСТНЫЙ СЫН. А еще непонятность: для любящей жены слишком рассудочна, для нелюбящей – искрення. И замелькают кадры… заботилась о свекрови, не видела… Не видела, ах, Ольга Петровна, Ольга Петровна… не все ведь вокруг подхалимы. Хоть и читала много, но почему-то представляется зачарованно глядящей в окно и вверх, в небо. И подруга ее, вальяжная, манерная, ну совсем не ее подруга, будет каменно стоять, боясь пошевелиться, не плакать, нет, эта Инна будет бесконечно долго повторять: «Не подозревала. Скрытная она была, не проговорилась ни разу» – и укоризненно смотреть на Ольгу Петровну. И кто, скажите, кто вспомнит об Олеге, самом главном пострадавшем плюс обманутом… Кто предположит, как ему ночи ели глаза, оттого что чувствовал он, знал, что это тело рядом, разгоряченное и холеное, но почему-то всегда ощущалось, как детское, и душа эта, которую не постиг (не сумел? не успел?), чужие всему вокруг, чужие меж собой и уж самые чужие – ему, мужу. И что нечестно это, и бессовестно с ее стороны, и… грязь ведь это? Порок? Но не сумеет Олег прозреть, поймет, что и после такого принял бы, ах, как ей, наверно, маленькой, больно и страшно было лететь… вниз… НИЧЕГО НЕТ. И будут потом все недавно гулявшие на свадьбе перешептываться, и коситься, и выспрашивать, и выуживать, и следы искать по квартире. «Она бесплотна, – вздохнет, как задохнется, Олег, – какие следы, уходите все…». И скукожатся все как-то, сожмутся, а глаза шарят-шарят. По лицам, по лицам. Искать, искать – что же она сказала-то, шальная, предерзкая девчонка, гадина, что сказала на кухне Ольге Петровне, как осмелилась. И зачем, зачем такие нужны, и куда смотрели… да убивать надо в пеленках, пусть и красивых, пусть и умных… Слух пойдет, что и на колени вставала, как раз рядом с окном… Но не ответят ни Ольга Петровна, ни сын ее, теперь старше матери, не потому, что жалко и тяжело, время сотрет… НИЧЕГО НЕ БЫЛО… а потому, что стыдно и страшно, и зависть. Зависть, что ей – легко, им – трудно, но стыдно и страшно, оттого что, как это, оказывается, быстро – убивать. Умирать. Оттого что это одно и то же: убийца-убиенный… И ничего не будет, ничего не будет, пока зависть, страх и стыд не разоблачат друг друга. Ничего не было, нет и не будет.
2001