Я чаще все-таки уравновешен.
Взбешен бываю и слегка потешен,
Когда мне утром арии поют...
И размышляю вслух: не мил уют
Мне рядом с утонченной фальшью,
Когда вино на брудершафт не пьют.
Был день прощен, хотя он мне не брат,
Ищу я выход из хмельных палат,
В которых забинтованные окна
Скрывают острые, как скальпель, стекла.
И на полу расстеленная скатерть
До ниточки еще вчера промокла.
Выходит, старость – дело наживное,
И у стола уже давно не трое
Сидят впотьмах. Один лишь невредим,
Ему давно букет необходим...
Поставит лютики в ночную вазу
И взвоет безо всяких пантомим.
И на лице ужасная гримаса,
И чей-то окрик: «Может, кружку кваса
Вы выпьете, пока царит жара,
И жарят чебуреки повара,
Как в бытность удивляли на Советской
В пельменной, где сновала детвора!».
Не скуки ради, просто спать охота.
Шестой десяток, о душе забота.
И нервы, и болезни, и тоска
Придут ко мне. Шлифуется доска
Сосновая. Спасибо, не из клена...
И палец словно дуло у виска.
Час выбирать. Последняя попытка.
И через миг захлопнется калитка
В алею грёз, где царствуют мечты,
Где светишься, как одуванчик, ты,
Где облака удерживают падших,
Пока еще в бутонах спят цветы.