...Как долго длилась ночь, но утро, наконец, настало:
скупое на цвета, столь раннее, прохладное.
Последняя звезда на западе исчезла запоздало,
и старые магнолии, хранимые дриадами,
соблазном роскоши уже запахли у окна.
Дорога к берегу привычна, хоть и несколько длинна.
Белёсый щебень отвечает на шаги чуть слышным хрустом,
в знакомом палисаднике неярко и как будто пусто:
пионы отцвели, черешня собрана давно,
но спеют вишни, яблоки, инжир уже лилов.
Наброшенное на плетень рядно
так и не высохло холодной влажной ночью...
Сворачиваю влево – так до берега короче.
За каменным колодцем – роща тополей и кипарисов.
Там, в виноградниках, кончается посёлок,
и узкий, но накатанный просёлок
ведёт туда, где у обрыва берега скалисты…
Ряды лозы на склоне безупречны,
бесконечны,
вечны...
Вот кисть, каким-то чудом вызревшая до положенного срока, –
янтарность крохотных сладчайших хрупких лун.
Меж листьями лозы струится розоватый вьюн,
вообразив себя безудержно высоким…
Перед соблазном мне не устоять -
и свежесть терпкого божественного сока
опять даёт мне знать,
как жаль всё потерять…
Вверху стрижей пугает быстрый сокол,
живущий на горе,
где высится армянской церкви тусклый крест…
Уже звонят, и звон разносится окрест,
мне говоря, что надобно спешить
ещё один грядущий день прожить…
Пологий спуск: харчевня на пустынном берегу
сулит лаваш, вино и сыр – обычный каждодневный завтрак,
такой же, как вчера, сегодня, завтра.
Я этой простотой вселенской дорожу и, уезжая, берегу
в счастливой памяти необычайный хлеба запах…
На утреннем холодном ветре лён рубашки
от брызг становится солёно-влажным.
Приплыли лодки, и, ругаясь, рыбаки
снимают насквозь мокрые накидки,
перебирают сети, достают вертлявую ставридку –
к нахальной зависти орущих вороватых чаек.
Улов был неудачным, очевидно, -
они расстроенно спешат, не замечая,
как старый пёс, усталый, одичалый,
смиренно лёг у ржавого причала
и молча ждёт…
Вершины плавятся: грядёт восход,
и неизбежный солнечный отсчёт
сегодняшнего дня
зовёт меня
весёлым чудаком его прожить:
день начинать и вечером вершить
вином и хлебом,
стереть с лица коварной обречённости печать
и, в каждом новом дне купаясь,
счАстливо не различать
начала набегающей волны от столь же синего начала неба…
...А чайка вновь летит к истокам нежного аквамаринового свода.
Сажусь на камень.
Мне оставлено врачами лишь полгода,
и с рукописью торопиться есть отчаянный резон:
пока в блокноте строки ещё живы,
пока до осени последней отступила непогода,
пока безмолвен пляж,
пока не начался сезон…
***
фото: Koeb