ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ И СОСТАВ КНИГИ "ДЕНЬ АНГЕЛА"
(Издательство "Друкарский двор Олега Фёдорова", Киев – 2015 г.)
УДК 821.161.1’06(477)-1
ББК 84 (4 Укр = Рос)6-5
Проект "Многоцветье Имён".
Библиотечка "ДИАЛОГ С СУДЬБОЙ"
серии "Творчество. Содружество. Духовность"
основана в 2012 г. Вороновым А.Б.
Толстоус Василий Николаевич
Т 54 День ангела.
ISBN 978-911-2441-42-0 - библиотечка "Диалог с судьбой"
ISBN 978-911-2441-72-7
© Толстоус В.Н., 2015
© Проект "Многоцветье Имён", 2015
© Библиотечка "Диалог с судьбой", 2015
© Издатель Фёдоров О.Н., 2015
АННОТАЦИЯ К КНИГЕ "ДЕНЬ АНГЕЛА"
В новый сборник Василия Толстоуса включены стихи разных лет, отражающие философские и чувственные искания автора, непростую и подчас трагическую окружающую действительность, показывающие сложный духовный мир нашего современника. Для всех произведений характерен глубокий и тонкий лиризм. В книгу также помещён обширный цикл стихотворений о Крыме – в течение многих лет и веков являющемся неиссякаемым источником вдохновения для многих одарённых людей.
Книгой "День ангела" продолжается серия книг, из которых составится собрание сочинений Василия Толстоуса.
ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ "ДЕНЬ АНГЕЛА"
ДЕНЬ АНГЕЛА ДЛЯ ДУШИ
Если кому-то ещё не запало в память имя донецкого поэта Василия Толстоуса, то после прочтения его нового сборника «День ангела» («Друкарский двор Олега Фёдорова», Киев, 2015) вы его обязательно запомните и уже будете сами интересоваться его следующими публикациями. Это одно из тех имён, которые не светятся в литературных пиар-акциях, зато светят и будут ещё очень долго светить читателям их книг. Не всё то золото, что гремит и блистает («Не верю превосходным степеням», говоря словами автора). Но такая поэзия – спокойная, уверенная, очень достойная и щедрая, вобравшая красоту и аромат природы, силу и страсть любви, мудрость и высоту философских прозрений, глубокую боль за свою страну и её народ, – не может остаться втуне и не стать ярким маяком для своего читателя, оценившего её удивительное звучание.
Какой бы темы ни коснулся поэт, под его рукой она поёт, как голос сердца, как вдохновенная и честная поэзия жизни, правда жизни. Это драма и счастье любви и потери, крылья полёта к звёздам и доверительное, на равных общение со всяким живым существом, птицей, деревом, даже с небом: «Когда не ходят люди по земле, они над ней, конечно же, летают». Это слёзы наших матерей и гложущее изнутри отцовское горе, музыка вечности и тонкая печаль воспоминаний о счастливом детстве, это наша рухнувшая в никуда огромная страна, оставившая после себя рассеянные обломки, некоторые из которых уже дымятся и горят.
Лирика Василия Толстоуса так же понятна и близка каждой душе, как песни моря и шелест ветра: «Распев прибоя, наполняющий простор, – как сердца Бога ровные удары».
Она возникает из обострённого ощущения жизни и отражает всю её как в зеркале, без модельных постановок и экранного блеска, а в великом доверии к простоте и силе её естественного дыхания. Читаешь – как будто слушаешь автора, как будто он рядом с тобой и делится своей гармонией и любовью к нашей планете и её людям, делится бережным и чутким словом – очень доходчивым, ясным, прозрачным и согревающим душу чарующими звуками земли. Об этой лирике хочется сказать строчкой самого поэта: «Нежна, как сень берёзовых лесов, и горяча, как майская гроза».
В «Дне ангела», как и в предыдущих поэтических сборниках, есть страницы, отданные во владение Любви: «Какое счастье – женщину любить!», «Твой взгляд ловлю – напрасно, право, – двух глаз бездонных – двух озёр, где для меня нет переправы», «Пусть видят все, как мы сплетаем руки, ведь это нашей ветреной науки / простой и нежный, вечный абсолют».
Легко забыть о том, что было мимолётным,
что сердца не касалось
и стыло далеко.
Но если вспомнишь страсть – неистовство полёта,
то можно умирать
с улыбкой и легко.
Женщина у поэта – сама природа и вечность, он понимает и ценит её душу («Я люблю тебя, твой сложный мир, устроенный иначе»), в его лирике её символическая фигура – не только концентрация чувства и страсти, но и олицетворение гармонии бытия.
У моря женщина лежит и смотрит на волну,
придерживая голову чуть согнутой рукой –
как будто бы Творец, являя вечность, подчеркнул
в рисунке строгость линий и задумчивый покой.
Фигуру бесконечности создал с живой душой...
Так же густ и манящ аромат весенней природы: «Магнолия в апреле не цветёт – она летит, помахивая чашами / цветов, как небывалый цветолёт, с винтами-лепестками...», «А когда возвращаются мичманы из просоленных дальних широт, / их акацией встретит и вишнями белый город у Графских ворот».
Не правда ли, многие строки – сама музыка? А некоторые и действительно имеют самое прямое отношение к музыке – к мелодии лесов («Стволы прямые, словно сказочные трубы – для грозной музыки настроенный орган»), к рокочущему гудению моря, к пронзительным стонам горных ущелий.
Ветры воют в тоске в Карадаге
из бездонных его пропастей.
Словно в черепе: петли извилин,
остужаемых с моря водой –
дебри каменных плах и давилен,
полных доверху древней бедой.
Язык автора не только музыкален, но и ярок, как цветовая палитра, и все его образы, затейливые метафоры, подбор слов – словно выложенная ракушками и цветными обкатанными камешками мозаичная картина: «Море Белое ледниково. Море Красное – лазурит. Жаль, нефритовый блеск Азова ювелирами не открыт», «Над волнами, воронкой прорастая, / морской воды сиреневый рукав / поднялся, ослепительно хрустален».
К слову сказать, поразительное богатство разнообразных поэтических приёмов у автора! Далеко не каждый так свободно владеет многочисленными способами обогащения поэтической речи, которые делают её выразительной. У Василия Толстоуса, кроме красивых эпитетов («Ах, эти полулунные глаза!»), сравнений (свои от радости разглаженные лица / в них погружают, словно в огненный ручей), олицетворений («в синем бархате барыня ночь»), авторских неологизмов («Лишь гребень гор щербатится, надломан»), гипербол, т.е. преувеличения (песок прогрелся «до истерики молекул»), бессоюзия («Слетимся. С неба. С вертикали. / Во двор. В ребячество. Сюда»), и аллегорий, встречаются такие редкости, как ассоциат, метонимия, развёрнутая метафора, кольцо, аппликация, каламбур-переосмысление, подхват – показатель высокого уровня мастерства, большого опыта и таланта!
Вот ассоциат: «мраморная влага фонтана». Казалось бы, влага мраморной быть не может. Прилагательное «мраморная» по смыслу, конечно, принадлежит фонтану, обозначая материал, из которого он сделан (белый мрамор), однако по форме опирается на слово «влага» и описывает вид, который приобретает прозрачная вода в беломраморном бассейне. Картина сразу становится яркой, видимой, живой.
И тем более когда в поэтическую речь вводят развёрнутую метафору: тогда строфы расцветают красочными образами: «Душа безудержно стремится / достичь пределов и границ, ещё не зная, что граница лежит на коже наших лиц». В такой метафоре как бы угадываются, но прямо не называются морщины – эти естественные границы нашего возраста.
А вот метонимия – замена слова другим или группой описательных слов: «Вдохнёшь хмельной рассветный йод / (он густ и спел к исходу ночи)» – это сказано о запахе моря.
Аппликация использует известные всем выражения, заменяя или слегка видоизменяя в нём какое-то слово: «но мы одни с тобой на тридевять планет» (вместо «земель»).
Каламбур может переосмыслить название города, сравнив его с названием материка и тем возвратив слову его прямое, не переносное значение: строки «Новый Свет, внизу разбросанный картинно, / раскинул руки гор, обхватывая море» продолжаются переосмыслением названия («Открытый мир, искомый Свет был точно Новый, / из тех, что в бурю моряками ожидаем...»).
А что стоит подхват (слово или словосочетание, которым оканчивается одна строка, тут же появляется в начале следующей): «Опять рождается весна. / И что весне до Херсонеса...»! Или кольцо, обрамляющее всё стихотворение рамкой образа, повторяющегося в его начале («Морская пена с мокнущих олив») и конце («и вместо сна – две влажные оливы»).
А ведь ещё есть и звуковая сторона стихотворений, делающих их заколдованной, очаровывающей звукописью («перебирая перламутровый песок») плюс искусство рифмовки: «локоны – около» (перемещение: локо-коло), «успеха вам – Чехова», «Голицына – смириться нам», «по сосне – с ней» (составные рифмы).
Василий Толстоус – настоящий кудесник по части звукового очарования, но ворожит он звуками не просто от желания игры или изощряясь в звукописи где надо и где не надо, что, увы, свойственно даже признанным мастерам слова. Его ворожба всегда связана с темой, которую он раскрывает: описание пляжа шуршит, гроза – гремит и рокочет, а рыба клюёт такая скользкая, слизкая, что – сл-пл-кл!
Всего с ладошку, с детский локоток,
и скользкий, словно клюквенный кисель,
но линь клюёт – и словно о висок
с размаху бьёт холодная капель.
Послушайте, какие имена:
густера, лещ, плотва, сазан и линь.
Произнесёшь – и музыка слышна
речных просторов, плёсов и долин.
Эта естественность, не надуманность, душевность, которая сказывается и на выборе уместных для каждой ситуации приёмов, идёт от самих тем, вот как в случае с рыбами, которые для поэта – не только объект «охоты»: «Негромко дышим с рыбой в унисон», «Текут минуты – точно ведь – не зря. Наверно, в то же верят и лини». Родство со всем сущим на земле прекрасно выражено им в монологе планеты:
И вся Земля, вращаясь подо мной,
как будто шепчет пухом тополиным:
«Чужой здесь жизни нету ни одной –
до самой малой бабочки невинной.
Здесь всё живёт – и море, и скала,
и лёгкий ветер, к берегу летящий.
Я вас давно таких отобрала –
чтоб каждый был живой и настоящий».
У Василия Толстоуса вообще совершенно органическая, не деланная романтика веры и жизненного кредо, обостряющая его интуицию и рождающая поразительные по своему душевному накалу гражданские стихи и философские прозрения.
Смотрите, как тихо, проникновенно и в то же время невероятно высоко звучат лирические строки его духовных стихов о церкви, о вере и молитве.
Когда собороваться вера позовёт вас,
и не затем, что так решили небеса,
а просто жизнь пошла, лишённая полёта,
и раздвоилась от усталости в глазах –
тогда на Пост Великий, в деревенском храме,
где и намёка нет на мрамор и гранит,
приходский батюшка летящими перстами
вас крестным знаменьем три раза осенит.
...Подбор случаен. Души словно птичьим клином
стремятся в небо друг за другом улететь:
сперва Илья, за ним Василий, Валентина –
всё меньше кажется вдали земная твердь.
... А обретённые Илья и Валентина
зовут на облако у края Крымских гор.
Глубокая мудрость и человечность, жалость и любовь к людям чувствуется за этими строчками. Не от сентиментальности – от умудрённостью жизнью, умудрённостью знанием её, добытым собственным опытом: «Родной души не постижение, неосторожные слова...», «Мы очень нежные. Мы вовсе не из стали».
Сборник «День ангела» и составлен-то с учётом прожитой жизни: он обозначает её вехи, выделяет главное, расставляет духовные акценты и подводит итоги. Наступает новый период – переосмысление всего: «Уже давно играют флейты, и тихо ангелы поют. Иду, иду – мешать не смейте! – на встречу главную мою».
В этой жизни было что вспомнить. Счастливое детство в огромной и сильной стране, только что разгромившей вроде как непобедимый Третий рейх, опиравшийся на ресурсы всей захваченной Европы: «Лежит без края мирная страна: коровы, гуси, речка голубая. Вдали шумит колхозный водопад, и мельничное колесо кружится», «Соседка Тая ставила вино, чтоб на фронтах погибших помянули. Мы очень дружно жили на одной / из трёх в округе уцелевших улиц».
Были в ней часы бессонного вдохновенного творчества, которое дарит ни с чем не сравнимое счастье: «Отпускаешь себя вечерами / на простор ненаписанных строк», «Ты поймёшь: нет важнее бумаги / и пера, что летает над ней», «Печаль вечерних озарений / ценю как лучшую из мук».
Было ощущение большого, но единого Отечества, а не только малой родины: «Мне ближе Гоголь, Грин, поленовский пейзаж, / и «дым отечества», и старый Мост Кузнецкий», «Их прошлый мир – седой, былинный, на земли малые разъят... Теперь они – зады Европы, украйна жизни. Память. Грусть», «Сжатым воздухом выдохнул поезд. Проводник заглянул: “Всё. Москва”./ ...вдруг сдавило у горла: мы дома! – на родном перекрёстке земли».
А ещё была – и осталась – вера в свет, идеалы добра и справедливости: «Душа тоскует о вершинах», «Осталась в сердце несгибаемая вера», «жить не мог обыкновенно – всё свет искал. Он льётся впереди».
Наверное, так труднее жить («Нам проще сдаться, не желать и не гореть»), но – честнее, чем перекраситься, поменять свои духовные ориентиры, которые так и не потускнели, но зовут идти вперёд, до конца – и в жизни, и в творчестве. Честнее, поскольку что-то строить из себя, ломая душу, особенно когда понял так много, – бессмысленно. Как в «Старом фрегате»: «На море штиль, но чудится внутри, где переборки ветхие таятся, / морской воды стремительный прорыв, и значит – скоро в вечность погружаться». Но эта вечность уже не пугает: «Я очень важное открою и пойму: / не так уж вечность неприступна и страшна». В этой вечности ожидают нас души ушедших раньше – самых дорогих и близких людей. В этой вечности ты, наконец, узнаешь всё о себе: так ли прожил, насколько значимую – по вкладу – память оставил своими поступками и деяниями, насколько пригодится осмысленное тобой другим людям. Когда жизнь прошла не зря, не внушает ужаса и сама вечность. Тем более, когда после т. н. «смерти» – «может, родимся мы / и вторично привыкнем к себе... / чтобы мчать научиться дорогами / до второго скончания лет».
Может, это и будет день ангела для души?..
1.04.15 г.
Светлана СКОРИК, г. Запорожье
поэт, литературный критик,
редактор сайтов stihi.pro и literator.in.ua