Я не очень поэт. Не всегда у меня всё складно,
да и ритм, словно дым, постоянно летит в трубу.
Но, мне кажется, я умею сказать о главном. Я знаю главное.
И я знаю, что больше без этого не смогу.
Не смогу не увидеть, как волны-воины на горячий песок наступают, пенятся,
И как в небе закатном Бог расправляет крылья, взлетает Фениксом,
Как он смело сгорает за нас дотла, чтобы снова воскреснуть засветло.
Как любовь моя после долгого, долгого сна открывает глаза свои.
Если спишь наяву, обезличен и обесточен,
К окружающим сказкам становишься слеп и глух.
Но огни над рекой призовут неизбежно ночью –
Не смогу не проснуться и не обратиться в слух.
Не смогу не услышать, как звёзды смеются с небес, хрустальные,
Как поют нам о том, что такими, как надо, ещё не стали мы.
И как чайки кричат над водой бесприютно так, что звенит и ломается всё внутри.
Не смогу не услышать его, хоть в каких городах и кому бы свой голос он не дарил.
И не спеть не смогу. Даже если совсем нечем.
Я за время молчания кое-что поняла:
Не беда, когда нечем. Страшнее – когда не о чем.
Вот тогда, хоть спали всё дотла, – мерзлота и мгла.
Даже если ты на вершине, если дом твой полная чаша.
Не спасёшься от внутренней низости, внутренней пустоты.
Объяви себя мэтром, увязни в тщеславья чаще,
Но насколько ты честен? Насколько свободен ты?
Но пока ещё теплится, пока ещё шевелится, пока ещё хоть во что-то верится,
И зреют плоды в теплице, и алый цветок в петлице, и старая мельница вертится,
И ветер с тобой говорит, и звезда горит, и орёл золотой над звездой парит,
Замри, замолчи, умри, но не ври, не ври! Не гаси,
сохрани и спаси в себе то, что пока ещё есть внутри.
Это то, что хранит в тебе таинство человека,
Настоящее, без уродства и без прикрас.
Понимаешь, ведь можно скитаться так век за веком,
Можно быть кем угодно, но лишь для отвода глаз.
Можно взять и уйти из дома, уйти от мира – искать ответы.
Всё равно всё сведётся к известнейшей из вещей:
Что бы ни делал ты – не теряй света.
Если нет его, всё, что есть у тебя – ни о чем вообще.
Даже если рифмуешь как Бродский, поёшь как Йорк, живопишешь не хуже Ван Гога.
Ты – слуга, приходящий в их церковь, мечеть, дацан, синагогу,
пересмешник, пародия, жалкий никчемный клон,
Но когда перестанешь молиться им – и заглянешь в себя – обнаружишь Бога,
Терпеливо тебя поджидающего на поклон.