Солнце заходит дважды;
сначала обычно, потом в душе.
Вдалеке, на горячем песке пляжа,
маячит какая-то Жэ...
мешая величью пейзажа
(как всяк человек вообще).
Но если бы Женщина встала, распустив волосы, без лишних вещей, возможно бы, и вписалась в пейзаж, завершённый уже (морю созвучны лишь парус, да девушка в неглиже). Дождались: молоко прилива сбежало! Светило сжалось до жала, почти пропало… Жалко, но ему, ему осталось мало: сделать последний жест… В небо, с руганью трёхэтажной, чаек летит драже… Но это не портит пейзажа, тем паче, что море, концы проглатывая, просит за них: «Проще…» Маршируют волны солдатами. Луна словно кость в борще! Солнца потух кратер. Небо другую скатерть стелит (ему видней). Но звёздам, похоже, не всем хватит места на ней (и не будем искать виноватых). Всё это – и не однажды – было. Было, да не прошло. Солнце заходит дважды. Одно вон уже зашло.
Солнце заходит дважды.
Темно, но закат в душе
длится…
Он дольше, дальше
тех, что были уже.
И движется он туда же,
туда же, куда и «Ж»:
жезл, жернова, жало, жест, жар-птица, жильё, жмых, жакан, горы жалоб, жатва, жаворонок, жнивьё, жребий, жестокость, жалость, всё то, что жужжит, жуёт, жалится, жмурится, жалит, желтеет, жиреет, жжёт, жадничает жеманно, жульничает – Живёт!!! (имея одно желание – наполнить живот) Туда, где и шуткам жутко, где нечего жрать, жечь, туда, где жасмины жухнут и протекает жесть: в тот огромный желудок для смертных и для божеств! (Там нет ни воды, ни жажды, ни света, ни рубежей… Нет «ваших» и даже «наших», тем более личных вещей…)
Туда, где не будет важным ничего вообще.