От тебя ничего не останется:
ни слова, ни звука, ни пепла
между ладонями. Жизнь продолжается,
и она ослепла,
как слепнут птицы с окраины,
столкнувшиеся со спектром солнца,
как тускнеет огненная окалина
в потемневших кузнецких кольцах.
Призвук воспоминания,
отдающий в аорту и бьющий в сердце,
пульсирующий в сознании
мыслью об иноверце.
Уж лучше бы тебя и не было,
как не бывает на небе смерти.
Жизнь интереснее зимою белою,
чем летом, когда тебя полосуют черти
мягкими пряными травами – тени
падают на изогнутое трюмо,
режет стертые в кровь колени
собственное же ремесло.
Кто догадался соцветия сирени
вписать в неудавшийся натюрморт?
Тот, кто ценил когда-то мгновения, –
тот, кто дослушал последний аккорд.
– Маэстро, прощайте! – ляжет оскоминой
на тысячу списанных с голоса слов,
гнущейся на ветру рыхлой соломиной,
что падет, изогнувшейся в слово «любовь».
Проезжая васильковое поле
тебе не скажет никто,
что за ним было синее море,
и ты свернешь к шапито,
к тому, кто живет в неволе,
где предначертано «суждено»,
чего не сотрешь канифолью:
легко все, когда все равно.
Ничего от тебя не осталось.
Годы уже сочтены.
С грохотом скатится жалость
на плечи твои с тишины.
Представь себе, мне казалось,
что ты чуть моложе весны,
но я ведь ошиблась, что старость
обойдет тебя со спины;
представь себе, что не осталось
ни радости, ни мечты –
не говори мне про старость,
не искажай черты;
представь себе трижды: я верю
в решения слепой судьбы,
что люди живут за идею,
соединяя мосты,
что люди встречаются, верю,
от внутренней пустоты.
Перед закрытой дверью
не стой.
Открывай,
не жди.
14 июня 2015 года