Безумьем воли, степью пахнет донник.
Дай надышаться уходящей в вечность.
Я знаю, Командор, твои ладони -
Плитою каменной упавшие на плечи.
«Как смЕла, ты…!» вопила эхом зала,
Дыханием отравленным сипя.
Но верной быть, пока любви не знала,
Легко. Спроси меня, я знаю ли себя?
О, подлая несостоятельность мужская!
Чем, Командор, ты лучше деревенщин?
Берущий правом мужа, не лаская.
Я для иного рождена. Я – женщина!
* * *
Зрачок в прицел поймал мантилью, юбку -
Готов любую объявить своей мечтой.
Глаз, ухо, нос – всё ловит чутко:
Движенье, голос, тонкий запах… Мой!
Ноздрей прозрачных вырез лепестковый;
Край подбородка – алебастровая чаша;
Ресниц решётка на глазах-оковах –
В их синем омуте он пленник абордажа.
Чем потрясала? Хрупкостью движенья,
Губами бледными, звучаньем хриплых нот.
Последнее - как символ пораженья –
Изгиб стопы, стрельнувшей, в беге ног.
* * *
Как шкура лошади, волною нервной дрожи,
Течёт прилив моих волос в наклоне.
Я – крутобёдрая, дрожу атласной кожей.
Я – мёрзну в пламени его ладоней.
В его руках – и жертва, и тигрица;
И вдох, и выдох; крик и эхо: «Анна!»
Во мне одной его любивших лица
Слились. В последней женщине Гуана!
По углям раскаленным - без оглядки.
Запомни, Командор, взглянув назад:
Целует мрамор узенькие пятки,
И вспыхивают мёртвые глаза.