За кедрами - дом, а за стайкою – грядки,
Замшелая миска в пустой конуре…
Живёт баба Зоя в убогом достатке
Одна в огороженном глухо дворе.
Поверх загородки увидишь макушку,
А всю, если дошлый, в заборную щель,
Ей годы давно не кукует кукушка,
А только вздыхает на божию дщерь.
Лицо у неё будто отлито в воске,
Очки на резинке и просинь в губах,
Халат из фланельки в цветочек неброский,
Носки да отопки на тощих ногах.
Не вытоптан мятлик роднёю и птицей,
На тропке у дома сомкнулась трава,
Но утром дымок из трубы заклубится,
А, значит, жива баба Зоя, жива.
Сама для себя верещагу сварганит –
На это хватает трясущихся рук…
В стакане щербатом - шестнадцати граней -
Заварку сосёт варначина-паук.
Бранит паука баба Зоя с подсмешкой:
«Ить, чай попивает, живая душа!»
И ходит по дому неслышно, неспешно,
Клюкой подпирая ослабленный шаг.
Но радостно Зое, что утро игриво,
Что встала с постели, увидела двор,
А то, что морковка посеяна криво,
Так это с уральских срисовано гор.
Смотри, вон какие кривые хребтины,
А древние кедры стоят прямиком!
И нет бабе Зое родней палестины,
Чем грядки и этот, за кедрами, дом.
Сысерть - Москва
июнь 2015 г.