Утром было тяжелее всего,
утром Он был как чистый девственный лист,
как киноэкран перед началом сеанса,
как поверхность мёртвой планеты,
где вечные холод и мрак.
Лишь в глубине тлело НЕЧТО —
угли догоревшего предыдущего дня, быть может,
или стыд,
а может, незаживающая рана.
Он называл это НЕЧТО томлением безысходности.
Наверное, на экране можно было нарисовать что-то новое,
но Он не умел,
или думал, что не умеет.
И Он создавал себя из себя прежнего —
крупинка за крупинкой, мазок за мазком,
черпая материал из пепла
предыдущих дней, сгоревших до тла.
Зачем Он это делал,
Он и сам не мог сказать.
Быть может, это делал даже не Он,
а НЕКТО, пытавшийся его захватить,
и успешно захватывавший ежедневно,
и ежедневно лепивший из Него подобие себя,
и каждый раз неудачно,
удлиняя ряд непонятного опыта...
Какую цель преследовал неизвестный,
и была ли вообще какая-либо цель,
Он тоже не знал.
А впереди была череда из тысяч и тысяч дней...
Послесловие:
Засыпая, мы словно бы умираем,
а утром рождаемся вновь,
как изображение на негативе,
длинным рядом дней-инкарнаций
устремляемся в будущее, где
наш образец совершенный
золотом вечным сияет навстречу...