Late harvest

 

 «Late harvest» - обозначение благородного вина из позднего сбора винограда


 Здесь было всё. Золотые флорентийские кольца с пламенными агатами, голубыми бриллиантами и колумбийскими изумрудами «зеленый лед». Кровавые чешские гранаты, азиатские топазы. Готовясь к коварному броску кобры, в витрине затаился браслет из авантюрина с вкраплениями чешуек слюды. Заколки с переливчатыми лабрадорами будто намеревались вонзиться в голову.
Яркие бусы нашептывали мелодию волн. Такие кораллы Поль Гоген собирал на Таити для своих статуэток из дерева таману и самшита.
Русская продавщица начала раскладывать перед Мартой бархатные коробочки с жемчугами размером с крупный горох из маманиного фирменного супа с копчёностями, запах которого, разносившийся по их тесной квартирке, Марта помнила с раннего детства…
Ведь вроде еще только вчера маманя принесла её из роддома. Марта была такой мелкой, что могла уместиться в коробке из-под зимних ботинок фабрики «Скороход». Только где у мамани была голова, когда она подбирала имя для малышки? Марту Коротышкину добрые дети тут же переименовали в мартышку. Впрочем, в обиду она себя никогда не давала. Поддразнивания и вовсе прекратились после того, как она резко вытянулась и налилась, как яблочко, в надобных местах. Пацаны с района тут же выстроились в очередь таскать за ней кожаный портфель до занюханного подъезда хрущебки, в которой Марта ютилась вместе с уже упомянутой маманей и рыжей собачкой Лушей. Нет, Луша появилась гораздо позже, зато была еще жива впавшая в младенчество прабабка, размазывавшая по выцветшим обоям кабачковую икру, которой ее кормили с ложки. Маленькой Марте прабабкины шалости нравились.
А вот папаней она не обзавелась. Нет, она появилась не от святого духа, конечно. Но единокровный, оставив за собой тяжелый выхлоп, испарился на просторах необъятной Родины еще до её рождения. Как поется: А уж дома - щи да каша, Отдых да отключка./На софе кайфует Маша,/Под софою сучка./В кухне, в комнате, в сортире/ прибрано и сухо…/Хорошо, когда в квартире нет мужского духа...
Когда у Марты выпытывали, зачем она так рано выскочила замуж, да еще за такого шалопута, отшучивалась – из-за фамилии. В нагрузку к новой, звучной, прямо исторической фамилии Марта Скавронская, помимо своего Васи, заполучила добродушного, но бестолкового щенка добермана «Ластика».
Никчемные кобельки поселились почему-то у них, хотя старшие Скавронские, пренебрежительно смотревшие на новых родственников сверху вниз, проживали в просторной трехкомнатной квартире в сталинском кирпичном доме на Кутузовском проспекте. Возник вопрос – как вместе содержать разнополых питомцев. Вася предложил стерилизовать сучку. Женщины зловеще поглядывали на мальчиков. Кончилось тем, что маманя по-тихому снесла невинного Ластика в ветлечебницу, где его и кастрировали. Перепуганный зять притих. Ответственная квартиросъемщица была крайне им недовольна. Васисуалий Лоханкин – как за глаза она его называла – только делал вид, что учился в институте, стипендию не получал, а все свободное время тренькал на гитаре, надо признать довольно неплохо. Из института доморощенного гитариста поперли. В военкомате отмазка про беременную жену не прокатила… спустить трусы, повернуться, нагнуться, раздвинуть ягодицы…годен!.. а вы в лицо не могли мне это сказать?..
Марта и в правду залетела. Проревев три ночи, от навязываемого маманей аборта отказалась. Декретный отпуск случился кратковременным. Маманя ушла с лампового завода и стала поднянчивать внучку, и Марта осталась единственной кормилицей.
Сразу после восьмого она пошла в техникум, где выучилась на бухгалтера, и теперь печатала платежки в Главторге, снабжая дефицитными продуктами всех родственников и знакомых.
Значимые посты в Главке захватили пенсионеры. Зато Марте за опеку магазинов «Ветеран» перепадали продуктовые наборы с абхазскими мандаринами (к ноябрьским!), грильяжем и суфле «Стратосфера», болгарскими маринованными овощами, сытной тушенкой Улан-Уденского завода, престижными банками лососевой икры и почти импортными рижскими шпротами. Однажды в наборе обнаружилась бутылка Арманьяка.
- «Что это такое?» – подивилась маманя, разглядывая нерусскую бутылку.
- «Ты чё, не знаешь???!!!» – озадачилась Марта…
Арманьяк откупоривать пожалели, заначив за сколотой матовой вазочкой для варенья в румынском застекленном серванте, который в свое время был выстрадан в угрюмой очереди в мебельный на Ленинском.
Со съестным как-то обходились. Сложнее было с одеждой, особенно для дочки, которая быстро подрастала и уже приладилась сидеть на горшке, трепать Лушу за уши и совместно грызть погремушки. Ровно в год Лизка самостоятельно дошла по узкому коридору до кухни!
- Кажись, проголодалась – предположила маманя. Она мечтала обозвать внучку Степанидой. Но Марта только покрутила пальцем у виска.
Она регулярно слала письма проходившему службу на советско-китайской границе рядовому Скавронскому:
«Здравствуй, мой лысый зеленый человечек! (шучу)
Вчера Лизка в первый раз пошла в ясли, хотя ей, конечно, еще рановато. Купила ей теплые варежки и красную вязаную шапку петушком. А соседка отдала нам донашивать Юркину пехорку из кролика…
Я сделала себе химическую завивку (фота прилагается). Теперь до весны можно не думать о голове. А Люська с третьего этажа выпендрилась - смастерила себе на башке укладку с начесом. Уже как неделю, ложась спать, не переворачивается и вообще не двигается, чтобы не повредить прическу. А её Колька матерится – ты теперь, бляха, говорит, у меня заместо бревна в кровати покоишься.
Твой наглый Ластик вчера наделал кучу прямо в подъезде. Луша воротила морду и была очень недовольна.
Как тебе там охраняется покой нашей советской Родины? Ой, уже не советской. А вас там не понуждали принимать новую присягу?
Да, вот тебе для андуласьона (не путать с огуречным лосьоном) анекдот (надеюсь, цензура пропустит, или и цензуры больше не осталось?):
Заметка в батальонной стенной газете: «Пулемет смолк, кончились патроны.
— Но вы же комсомолец – надрывно обратился комсорг к пулеметчику.
И пулемет снова яростно застрочил..."
Да, маманя просила тебе кланяется».
Про поклоны Марта привирала.
За два года в ответ пришло всего одно отстраненное письмо, без обращения, как будто автор писал не жене, а так, даже непонятно кому, скорее самому себе, подробно докладывая о солдатском быте. На дедовщину не жаловался. У погранцов с этим делом всегда было строже – кто знает, с кем придется заступать на боевое дежурство с полным рожком калибра 7,62 мм…. В письме исполнялись оды портянкам и подворотничкам, описывался внушительный торс сержанта Жжаканаева и сообщалось об интригующих лекциях в красном уголке по вопросу соблюдения личной гигиены. Заканчивалось послание историей празднования дня защитника Отечества: весь взвод, хитрожопо используя клизму, накачался розовым двухрублевым вермутом, а капитан Наливайко до вечера подозрительно принюхивался - вроде бухие, а не пахнет.
В общем, про первую любовь бойца к уставу и вторую – к командиру. Про чувства к Марте – ни слова. Про Лизку - ни единого вопроса.
Марта зачем-то блюла себя и даже отклонила ухаживания почти нестарого замдиректора главка, расплывчато обещавшего назначить её зав. сектором, и сдуру дождалась дембеля. Вернувшись, солдатик, неделю не слезая с Марты, от переусердства сломал скрипучую софу в проходной комнате и, бросив Ластика, скоропалительно рассосался. Как будто его и не было. Оскоплённый Ластик целыми днями, как евнух в женском гареме, проводил на мягкой подстилке в ожидании нового господина. Луша не обижала и даже иногда облизывала ему морду, а маманя по доброте душевной баловала мясными обрезками и серыми кусочками ливерный колбасы.
При разводе фамилию теперь уже бывшего мужа Марта оставила при себе. Алиментов не предвиделось. Вася парень не плохой, только ссытся и глухой – подвела итог незадавшейся эпопее маманя. Слово «ссать» было её любимым.
На серьезные амуры времени не хватало, да если честно, и выбирать было не из кого.
Главторг прикрыли в мутной надежде на частную инициативу в полном соответствии с прорицанием из «Золотого теленка»: «В том, что старое вернется, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для капитализма».
Марта попыталась интегрироваться в новую реальность. Торговля всякой дребеденью на недавно открывшемся на месте пустыря Черкизовском рынке не пошла - ей тут же дали понять, что без ****ства здесь успеха не добиться.
Ну и черт с этим Черкизоном – вздохнула Марта. И вернулась в профессию.
Когда-нибудь во всем мире откажутся от услуг таксистов и прочих водителей, обучив автомобили перемещаться с помощью электроники. Одетых в ватники и ушанки нетрезвых дворников заменять роботы с торчащими пылесборниками мощностью десять тысяч аэро Ватт. Вороватых продавцов, чтобы не впадали в грех, отсчитывая сдачу, заменят на торговые автоматы. Степенных поваров заместят электрокомбайнами, натасканными шинковать морковку, забрасывать в собственное жерло телячьи котлеты, а при раздаче борща - приправлять его лавровым листом и сметаной. Официанты станут выступать исключительно в спортивных состязаниях в метании на дальность блестящих алюминиевых подносов. Дети начнут учить сами себя и выставлять честные оценки. Медсестры переквалифицируются в ласковых жен, делающих мужьям пронзительные уколы и вставляющих в примятые от долгого лежания на диванах задницы клистир для промывания прямой кишки. Писатели напишут столько мудрых книжек, и из них образуется такой переизбыток, что половину сожгут, а остальные просто перестанут читать. И даже высоколобые юристы, возможно, переведутся (из кого только будут назначать президентов?). Что же касается ментов и бухгалтеров, то, по убеждению Марты, они будут сосуществовать вечно…
«Если бухгалтер платит все налоги – пусть получает зарплату в налоговой инспекции. Будешь у меня магистром черной бухгалтерии» – шутливо скаламбурил директор.
Продавали всё подряд. Директор оказался порядочным. Под юбку без спросу не лез, деньги платил исправно.
Таких деньжищ в семье никогда не водилось. На первые барыши Марта поклеила (внахлест) флизелиновые обои, поменяла протекавшую сантехнику и газовую плиту и прикупила новую софу. И, не выдержав соблазна, стяжала норковую шубу цвета паломино. Маманя стала канючить такую же, но получила резонный отпор – «А куда ты в ней попрешься. На помойку, что ли?» Ограничились драповым пальто и меховыми сапогами. Лизку тоже не забыли, задарив новыми игрушками.
Через три отчетных квартала в офис заявились граждане милиционеры, поставили директора на счетчик и отобрали большую часть наворованного. Контору пришлось прикрыть.
Один из «налетчиков» оказался «непрофильным» гаишником. Он по доброте заступился за Марту и, считай, бескорыстно предложил подсобить с трудоустройством. Пузатый. Обремененный семьей. Обещал снять для свиданий квартиру и сделать права.
- Зачем мне права? У меня и машины-то нет – отбивалась Марта от благодетеля, пока он пытался ее облапать в своем широком джипе.
- «Ну что ты как подросток в машине тискаешься. Давай уж в следующий раз по взрослому» – обманула его утомленная женщина. Поправив бретельки, она занялась трудоустройством самостоятельно.
В пяти или шести конторах не срослось – то предлагали слишком маленький заработок, то нужно было ездить к черту на куличики, то обязанности бухгалтера обременяли допуслугами шефу. Наконец, ей повезло, и она попала в небольшую компанию, занимающуюся, к счастью, не совсем чёрным, а очень даже серым бизнесом, что в ту пору было большой редкостью. Милиционеры-дальтоники все равно приходили, но как-то утрясалось…
Поскребя по сусекам, Марта исхитрилась купить скромную дачу в сосновом крае с золотистым речным песком. Далековато, в соседней губернии. И нужник на улице. Но если ночью неохота тащиться во двор, то для этого всегда есть многофункциональное эмалированное ведро.
Маманя не нашла ничего умнее, как наварить в этом самом ведре сливового варенья. Марта брезгливо выплеснула продукт в выгребную яму. Лучше бы соседей угостили…
Как бы наладилась и личная жизнь. Прорезался Леша Мышкин, с которым Марта сидела еще за одной партой. Несколько раз он оставался ночевать на новой софе.
Маманя за стенкой чутко прислушивалась к скрипам, мечтая о новых брачных узах для своей разведенки.
У Лешика была основательная профессия. Он охранял чужое добро. Пил умеренно. Ездил на заслуженной баклажановой семерочке с хромированной решёткой радиатора и мечтал об иномарке. Внес первый взнос за однушку в строящемся доме. И окончательно околдовал будущую тещу, когда переложил на даче протекающую крышу.
Дело шло к свадьбе. Жених настаивал, чтобы Марта взяла его фамилию.
- Лиза, ты хочешь стать Мышкиной?
- «Давай лучше бабушке предложим! А то смотри, мальчишки задразнят, – ужаснулась многоопытная Лизка – будут «мышкой-мормышкой» обзывать».
- Ну, дяде Леше мормышка должна понравиться.
Лешик оказался заядлым рыболовом. В доме появились длинные бамбуковые удилища, жерлица для ловли хищника на малька с лесой, окрашенной под цвет воды, и белым крючком, свинцовые грузила, поплавки типа «пингвин» и «чебурашка», жестянки с червяками, которых Мышкин называл добровольцами.
В начале лета маманя с Лизкой были торжественно вывезены на дачу. Почти молодожены выбирались к ним на выходные...
Как-то, сославшись на срочное поручение от начальства, Лешик отвез Марту на вокзал и заботливо посадил на электричку: «А меня завтра к обеду ждите».
Вагоны замерла сразу после Москвы. Что-то случилось на путях. Долго ничего не сообщали. Наконец выяснилось, что движение восстановят только к вечеру. Чертыхнувшись, Марта подхватила две тяжеленые сумки с продуктами и на трех перекладных вернулась домой.
На софе возлежал голенькое женское тело. Марта, расстроившись, плюнула в омерзительную жопу. Поднялся визг. Лешик заперся в ванной. Свадьба также расстроилась.
 "Как была дурой, Мартышка, так ею и осталась" – упрекнул Лешик несостоявшуюся супругу на прощание, держа в руках поломанный телескопический спиннинг с пробковой ручкой, – "из-за какой-то ерунды всё испортила".
«Мама, а куда задевался дядя Леша?» - спросила вернувшаяся с дачи дочка.
 "Этот похотливый гринго затерялся в городских джунглях. Танец «соблазнение розового дельфина» отменен навсегда. На сорока двух квадратных метрах нашей долевой собственности объявляется княжество амазонок. В плен мужиков не брать, уничтожать на месте!"
– "А кто такие амазонки?"
- "Это мы, самые красивые и беспощадные."
- "И бабушка?"
- "Бабушка в первую очередь. Можешь спросить у Ластика!"
- "А зачем ты отдала соседке нашу новую софу?"
- "Она помечена не нашими запахами. Я бы и крышу на даче посдирала!"
- "Ты что" - напугалась маманя и добавила: «Лешик парень неплохой только ссытся и глухой»…
Самое главное, что Марта опять оказалась беременной…
Катя (какая удача, что вновь родилась девочка) по ночам капризничала редко, даже когда зубки стали прорезаться. Памперсы сильно облегчали жизнь.
«Представляешь Лиза – когда ссалась ты, нам с Мартой приходилось выстирывать тонны пеленок» - скромно отметила свои заслуги маманя.
Жили не богато, но и не бедствовали. А когда младшая Катерина чуток подросла, Марте снова захотелось хотя бы привкуса личной жизни…
Подруга Бэлка поддаивала работавшего в Москве немецкого инженера, пытаясь пристроить свои формы на его содержание. У него был коллега, тоже фрицик, который еще не успел обзавестись столичной самочкой. Ему-то она и решила подсунуть Марту.
- "А он западный или бывший гдр-овский?"
- "А тебе- то что?"
- "Гдр-овский язык наш должен понимать".
- "Я со своим больше жестами общаюсь. Потом, ты же немецкий в школе учила".
- "Да чего я учила-то. Eins, zwei, drei. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы на пропитание".
- "Этим козлам еще и подавать!?" – неожиданно перешла на политику подруга. И почти искренне пожелала Марте: "Пусть он на тебя марок германских не жалеет. Ты же у нас красотулечка. Вот оженишь его, и укатите вместе в Мюнхен.
- "Он что, из Мюнхена?"
- "Не, из как его… Пфорцхайма".
- "Тьфу, не выговорить".
- "Зато холостой".
- "Все они холостые в командировках".
От самодовольного усатого Клауса пахло шнапсом и хорошим табаком. Но в ресторане он оказался жмотливым, а в постели мелкотравчатым. И трусы на нем были несвежие. Марте он совсем не пришелся. В гробу она видала этот Пфорцхайм. А встретилась с ним не корысти ради, а из обычного бабского любопытства. Поглазеть, какие такие они, импортные мужики вблизи.
Все то же самое между ног болтается. Мерседес недоделанный.
Ухажеры не переводились. Только свиданкалась она теперь исключительно на чужой территории. И к серьезным отношениям Марта была не готова. Впрочем, к своим 33 она подошла в хорошей кондиции - как благородное вино из позднего сбора винограда. Как пишут на этикетках дорогих бутылок - Late harvest.

Рома в этом случае предпочел бы французский термин - Vendanges Tardives.
Он любит вставлять куда ни попадя французские словечки и перемешивать их с нашими, получая забавную смесь «французского с нижегородским». Но это не от недостатка знаний, а фишка такая. Афишка. Замес образованности, вальяжности и стёба. Рома – неологизматор. Внешне он похож на сорокалетнего ирландского терьера, хотя название этой мало распространенной у нас породы вряд ли что вам подскажет.
Если упрощенно – этот самый терьер напоминает рыжую дворнягу. Вот и Рома как бы такой, но, с другой стороны, нельзя утверждать, что в нем не чувствуется порода, просто она вот такая порода, известная только ценителям. Зато он крайне обаятельный.
Рома из профессорской семьи. Его с детства окружали казавшиеся скучными разговоры взрослых о языкознании на фоне набитых пыльными фолиантами ореховых стеллажей. Старший брат, больше напоминающий длинноногого сеттера в очках с толстыми линзами, постепенно запылился вместе с книжками и тоже стал ученым. А у Ромы в школе любимым предметом была физ-ра. Впрочем, маман с малолетства привила «Ромашке» любовь к французскому. Но он долго не мог понять различия между «лингвинистом» и «филолухом», хотя по настоянию родителей также поступил на филфак, естественно с «подстраховочкой» - декан факультета еженедельно играл в преферанс в отгороженной от суетного мира плотными болотными гардинами родительской гостиной, заедая коньячок заливной севрюгой и прочими деликатесами из ресторана «Прага». Декан сильно рассчитывая на то, что Ромин старший брат когда-нибудь женится на его дочери. Но дочка Зойка и повзрослеть толком не успела, как бесстыдно досталась младшему. Ромино поступления на филфак (и Зойкино в Инъяз имени Тереза) еще не оперившиеся птенцы отметили на даче бутылкой белого крымского портвейна. Рома давно грезил просунуть свои ладошки в прорезь Зойкиной блузки, представляя её мясистые прелести.
Полное отсутствие опыта юные экспериментаторы компенсировали темпераментом…
Ровно через месяц к Грибоедовскому ЗАГСу причалила упакованная легкомысленными ленточками «Волга» с плюшевым зайкой на капоте. Родители умилились. Брат сочувственно курил импортный Кэмел. Рома глуповато улыбался. Невеста в пышном платье и кружевной фате выглядела аляповато, но беспорочно. Свадьба прошла кошерно. Новая родственница Циля Мордехаевна тщетно растолковывала Роме, что для приготовления пасхального Хремзлаха мацу нужно обязательно пропускать через мясорубку с мелкой решеткой.
Гости со стороны жениха основательно налегали на сорокоградусную, но под финиш почему-то самыми пьяными оказались приглашенные со стороны невесты.
Подростковая страсть быстро угасла. Подобие семейного равновесия поддерживалось ускользающими призраками детских симпатий, инфантильным любопытством от соприкосновения с почти взрослой жизнью и осознанием необходимости соблюдения ритуалов, предназначенных для родителей.
За сносное сожительство молодые поощрялись недурственным вспомоществованием. Каждый месяц они небрежно, почти с одолжением, принимали конвертики с хрустящими червонцами, а их старый, пузатый, с замком на ручке, холодильник ЗИЛ как по волшебству заполнялся домашними котлетами, перчёным айерцвибеле и форшмаком, судками с - как их называл Роман – кислыми тщами (от слова теща) и, соответственно, как в ответку острословила Зойка - «свекрольником».
Холодильник еще в далекие 50-е прочно обосновался на уютной кухоньке, которая в свою очередь сожительствовала со скрывающей альковные тайны спальней, заставленной антикварной мебелью гостиной и узкой темной прихожей, главной достопримечательностью которой была старинная походная галошница. Все вышеперечисленное обитало в Зойкиной квартирке на Каретном ряду в кооперативном доме Большого театра, доставшейся ей от своевременно почившей бабки, по соседству с которой, говорят, когда-то проживал сам Буба Касторский…
К новорожденной Марье Романовне молодой отец отнесся с симпатией, тем более что как только она немного подросла, большую часть времени стала проводить у «стариков», взявших над ней русско-еврейскую опеку…
Неожиданно достойно окончив институт, Роман вдруг отказался поступать в аспирантуру, и ему светило прозябание в каком-нибудь издательстве на девяносто рублей в месяц. Зойка же, осознав, что ей нужен не Рома, обнаружилась в кровати однофамильца революционерки Клары Цеткин Вадика, обладавшего несомненными преимуществами перед Ромочкой: он был чистопородным директором обувного ателье на Сивцевом Вражке.
Ромино самолюбие было исколото. Он тут же придумал несколько уничижительных прозвищ более удачливому сопернику – «Клар» (производное от «Клары») или громко произносил с французским акцентом - месье «Remonte Obuvie» (что, естественно, звучало как исковерканное «ремонт обуви»), недолговременно помечтал набить «енту» морду и заодно позлорадствовал по поводу того, что Зойка чересчур быстро расползлась вширь.
«Ничего, Целкин, вот и обнимайся теперь со своей Розой Люксембург» - радовался за себя Рома", - "а я теперь вольная птица».
Сподвижницы международного Интернационала никоим боком не были причастны к его семейным неурядицам. Но он зачем-то мстительно отрыл в библиотеке иностранной литературы порочащую их информацию. Оказалось, Цеткин сходила замуж за студента, который был моложе её на 18 лет, а собственный юный отпрыск Клары успел «посожительствовать» с весьма зрелой Люксембург. Дамочки даже повздорили на этой почве. С другой стороны, официальные биографии борцов за пролетарское счастье в те времена были настолько стерильными, что потаенные пикантные подробности делали их более человечными…
По большому счету, Зойка тоже была ни в чем не виновата. Как и Вадик со всей московской диаспорой…
Статус холостяка сулил много приятностей. Выяснилось, что помимо брюнеток Роме нравятся и другие масти.
«Ну, ты и бабаёб» - емко охарактеризовал этот безмятежный период Роминой житухи бывший однокурсник Клумбабянц.
Мюллер, давайте снимем девочек? Да ладно, Штирлиц, пусть еще повисят.
С веснушчатой - как героиня из фильма «Дети Дон-Кихота» - Светкой Рома сошелся в коридорах Внешнеторгового объединения «Международная книга», куда его чудом пристроила маман. Новая пассия ежедневно выстукивала в машбюро тексты на электронной печатной машинке «Ромашка» со сменной лепестковой вставкой. По совместительству она являлась племянницей зам. директора конторы. Впрочем, справедливости ради, Рома узнал об этом не сразу…
На столе под портретом Горбачева клубились два стакана с чаем в блестящих подстаканниках с эмблемой СССР, а в хрустальной вазочке ожидали, когда с них сдерут, как погоны, зеленоватые обертки, шоколадные косолапые мишки производства фабрики Красный Октябрь.
- "Роман, ты хочешь поработать в нашем парижском представительстве?"
- "На майской выставке?"
- "Нет. Я решил посадить тебя туда годика на три. Поменяешь обессилившего в злобном империалистическом окружении Каминского".
- "Хочу-хочу!"
- "Только есть небольшая загвоздка. В партию тебе нужно вступить. Да и холостого тебя не пропустят наши компетентные органы. Жениться надо стремительно. На Светланке. Кончай без регистрации амурничать на глазах у всей профсоюзной организации".
- "Как-то внезапно… а может она не согласится?"
- "Уже согласилась. И во Францию ей охота. Может, там парижанина маленького настрогаете"...
Между прочим, очень гуманный способ сватовства.
«Пьянство – это форма классовой борьбы»- сострил будущий родственник и предложил вкеросинить за будущую свадьбу, выудив из сейфа бутылку зеленого шартреза.
В основном отделении насыпного сейфа вперемешку с изданными на западе и запрещенными у нас книжками, как в засаде, залегли бутылки с импортным бухлом, среди прочих – привезенный в подарок тем самым «утомленным» Каминским французский коньяк Курвуазье, подпертый недавно изданным Довлатовским «Заповедником», на страницах которого есть сценка, в которой необъятных размеров брат невесты, являющийся по совместительству тренером по самбо в обществе глухонемых, угрожающе спрашивает как бы жениха: почему не женишься, мерзавец?! Чего виляешь, мразь?!»
Верхнее отделение сейфа предназначалось для складирования бессмысленных бумаг. Там же хранилась пыльная папка, надписанная синими чернилами: «Пастернак».
«…Сообщаем Вам, что В/О «Международная книга» предприняло попытку воспрепятствовать изданию книги «Доктор Живаго» за границей, рукопись которой автор передал итальянскому издательству Фельтринелли. Весь период нашей истории за последние полвека изображается в романе с чуждых позиций злобствующего буржуазного индивидуалиста, для которого революция – бессмысленный и жестокий бунт, хаос и всеобщее одичание»…
В Париже строгалось легко и безмятежно. В первые же выходные Светка, беременная будущей парижанкой Дашюткой, стократно отобразилась в умопомрачительных витринах Galeries Lafayette. Империалистическое окружение казалось дружелюбным. Работа спорилась. На перестроечной волне у французов повысился интерес к нашим изданиям.
Жили сытно и уютно на правом берегу Сены, в шестнадцатом арондисмане. Каждое утро на завтрак Рома приносил из ближайшей булочной два теплых хрустящих круассана.
Казалось, что эта лафа не закончится никогда. Так и будет Рома до пенсии ездить со Светкой по миру по линии министерства внешней торговли, получая зарплату в свободноконвертируемой валюте, а в промежутках между командировками отоваривать «бесполосые» сертификаты Внешпосылторга в обольстительных магазинах «Березка».
На свой очередной день рождения Дарья Романовна получила в подарок голенастую куклу Барби, видеокассету с диснеевской «Русалочкой» и катание на аттракционах в Jardin d’Acclimatation. В этот же день случился августовский путч. Светкин оncle переменил портрет вождя, но его все равно послали на пенсию. Рому возвернули в Москву, но в «межкнижку» обратно не взяли. Поскольку всю позднюю перестройку он пронаслаждался за бугром, съежившаяся Родина страшила. С одной стороны, объявлялся курс на пармезан с ветчиной, с другой, путь к изобилию не казался таким очевидным. Нагулянный за период загранкомандировки «жирок» быстро растрясли. Статус отца-профессора унизился. Семья перешла в режим выживания.
Роман подрабатывал переводами и написанием литературоведческих статей. Когда деньжат совсем не хватало, бомбил на льготно растаможенном «пыжике». Пассажирки неопределенного возраста стреляли подведенными черной тушью глазами и дразнили оголенными коленками. Прикрепленная к торпеде шутливая табличка «Просьба водителя руками не трогать» только раззадоривала…
- "Остановите где-то здесь".
- "Поконкретнее, пожалуйста".
- "Ну пусть возле той беленькой болоночки".
- "Вам возле задних лапок или передних?"
- "Ха-ха! А сумочки не поможете донести до квартиры? Я Вас индийским чаем со слоном побалую. …И, ха-ха, еще кое-чем".
Далее в ход пускались изощренные методы, наподобие халата с перламутровыми пуговицами.
Рома героически держался. Но однажды заглотнул наживку.
Яна подсела в районе Таганки. Подтянутая, одетая в черный приталенный плащ. Похожая на Ирину Печерникову. Благоухающая пряными духами.
- "До Плющихи подбросите?"
- "Avec grand plaisir."
- "Что входит в плезир?"
- "Сейчас кассету с французской эстрадой поставлю".
- "Магнитола на салазках? Каждый раз с собой забираете?"
- "Что поделать. Я и дворники снимаю".
- "О, Дассенчик! «Ca Va Pas Changer Le Monde».
- "Через набережную я вас не повезу, там вчера танки по Белому дому пуляли. Представляете, рядом бестолковые мамаши с колясками рты раззявали".
- "Представляю, я по телевизору смотрела. Чего теперь с Руцким-то сделают? Видный мужчина".
- "Ну и колдобины. Лучше после обеда здесь не ездить. Растрясет".
Оказалось, Яна несколько лет преподавала французским студентом русскую литературу в Лионском Университете.
Она знала по-французски не только как будет колдобина, но и могла фантастически передать нюансы производного «колдоёбина».
 "Мон шляпо!" – поразился Рома…
«Злыдень ты мой писюкатый» – в свою очередь умилилась искушенная Яна.
Всю неделю изменник ходил сам не свой. Ему было не то, чтобы совестно, но как-то не по себе. Он так еще никогда не «левачил». Рома был убежден, что по-прежнему любит Светку. Но в следующий четверг сам напросился к Яне в гости.
Яна была значительно старше своего воздыхателя, но выглядела волшебно. Никто не верил, что ей уже 45. Конечно, для камуфляжа приходилось тщательнее макияжиться и скрывать складки на шее под шелковым терракотовым платком.
Она не могла иметь детей, и это существенно упрощало ситуацию. Рома стал для нее мужчинкой-ребенком. Она пристроила его на французскую фирму. Светка была счастлива. Материальное благополучие семьи постепенно восстановилось. Муж регулярно ездил в командировки во Францию. То, что вместе с ним колесит Яна, она не догадывалась. Рома стал несколько реже ласкать благоверную, так это дело житейское. Все, как правило, со временем притормаживают.
Яна не жадничала и не ревновала возлюбленного. Пусть совокупляется с законной супругой. Имеют право. Её это даже забавляло.
Рома же приспособился лишь слегка страдать от раздвоения личности. Чтобы откупиться от самого себя стал чаще подносить цветы обеим женщинам. Светке обычно доставались нежные тюльпаны или оранжевые герберы, Яне – длинноногие персиковые розы. Даже в своей низости хотелось выглядеть эстетом.
Треугольная жизнь оборвалась после того, как Рома в панике признался, что у Светки обнаружили рак.
- "Не ходи сюда больше лакомиться. Ты нужен своей Светке весь без остатка".
- "А как же ты?"
- "А что я… скоро совсем обветшаю и буду демонстрировать свои дряблости эксклюзивно гинекологу".
Светка сражалась с болезнью пять лет. От химиотерапии у нее повыпадали волосы, кожа стала похожа на пожелтевший египетский пергамент. Парики она не носила. Только косынки. И всегда не жаловалась. Когда ей стало совсем невмоготу, отказалась вновь ложиться в больницу.
Рома взял билеты до Парижа. Погода плаксивилась. Парижскому небу идут приглушенные тона. Когда немного просветлело, он, прихватив на всякий случай зонтик, потащил Светку на бульвар Saint Germain des Pres.
На перекрестке закутанный в пестрый платок негр жарил на широкой дырчатой сковороде каштаны, которые как будто в целях загара выпячивали из под коричневых кожистых чешуек светло-жёлтые бока.
Светка минорно улыбалась и с неубиенным интересом разглядывала витрины модных бутиков.
 "Давай зайдем и чего-нибудь тебе купим" – предложил Роман.
- "Зачем мне это?"
Он все же уговорил ее приобрести шерстяной свитер от Sonia Rykiel в цвет тростникового сахара и заставил тут же надеть на себя.
«Ладно, Дашутке сгодится» - сдалась Светка.
В гостинице она вдруг попросила об интимной близости, которой у них не было почти год. У Ромы ничего не вышло.
- "Это я во всем виновата, прости меня" - вздохнула Светка. Потом она села в кресло напротив окна и долго смотрела на улицу. А Рома молча держал ее за правый мизинец.
На следующее утро её не стало, бесстрашной, солнечной, конопатой девчонки.
Работавший в консульстве знакомый помог быстро уладить формальности: оформить справки, организовать цинковый контейнер, договориться с таможней.
Рома запил, правда, ниже трехзвездочного коньяка не опускался.
- "Папа, если ты будешь продолжать квасить, я сбегу из дома" – буднично сообщила Дарья Романовна.
«Как хорошо, что она так похожа на мать» – умилился выпивший папаша.
«Обещаю» - вздохнул он, и к собственному удивлению слово сдержал.
Его вдруг прорвало на «писательство». Первые рассказы получались грустными, как брошенные блохастые собаки, привыкшие к домашнему содержанию. Строчки то как хвост нерешительно виляли незнакомым читателям, не сильно доверяя их добрым намерениям, то набрасывались с неистовым лаем.
Его напечатали в нескольких толстых журналах, в которых редакторствовали бывшие однокурсники. Рома стал плодить себя в интернете, получая разношерстные читательские отзывы. За одобрительные сдержанно благодарил. К умным прислушивался. На бесцеремонные огрызался.
«Что за ходульные образы. Ваш главный герой так же плох, как Шварценеггер в своем дебютном фильме «Геркулес в Нью-Йорке»…
«Самое сложное в йоге — это расстелить коврик - утверждал великий мастер Беллур Кришнамачар Сундарарадж Айенгар. А в текстах самое сложное – это первая фраза, которая задает ритм и характер будущему повествованию»…
«Особенно понравилась кульминация сюжета: «Пенсионер в байковой пижаме и истоптанных тапках курил возле раскрытой форточки Яву «за тридцать» и внимательно наблюдал за меняющейся мимикой соседки, обнаружившей, как нахальный порыв ветра сорвал с ее балкона разноцветное одеяло, теперь празднично планирующее прямо в вонючий мусорный бак»…
«Ваш рассказ какой-то пьяный получился. После прочтения самому захотелось кирнуть. Опять надрался в хлам. Жене предложил переадресовать все претензии к Вам»…
«Вы про веселое вроде пишете и читателя своего смешите до колик, а сами при этом как будто даже не улыбаетесь». Марта Скавронская.
Рома, было, решил, что это псевдоним с претензией. Рядом с подписью соседствовала фота женщины такой приятной наружности, что ему захотелось, чтобы она оказалась «заправдишной».
 "Может действительно полячка, да еще и благородных кровей" – сфантазировал он.
Отклики «полячка» оставляла на хорошем русском языке, да еще и без ошибок. Рома как филолог это заценил. Марта действительно редко ошибалась, обладая врожденной грамотностью. Вдобавок, с раннего детства она читала запоем все подряд и постепенно интуитивно научилась различать добротные книги.
Он пригласил её в театр на «Дядю Ваню». Всамделишная Марта оказалась сильно похожей на голливудскую актрису Мег Райн. Она и гримаски такие же умилительные строила, и рост у нее, как у Мег, и фигурка. Только жопка потощей и ноги, пожалуй, покостистее.
В буфете Рома угощал её шампанским и горьким пористым шоколадом, а потом проводил до дома. И даже чмокнул в щечку, хотя было очевидно, что ему очень хотелось впиться в эти чувственные черешневые губы.
«Ну что, писака тебе глянулся?» – поинтересовалась маманя.
- "Знаешь, что предлагала в таких случаях Раневская? Проведите с мужчинкой вечер. Вернувшись домой, разденьтесь и подбросьте трусы к потолку. Прилипли? Значит, нравится".
- "Ну, прилепились?"
- "Ща проверим" - хмыкнуда Марта, ограничившись подбрасыванием кружевного лифчика, который, как бублик Никулина в «Кавказской пленнице», глупо повис на итальянской люстре.
- «Значит, показался» – приговорила маманя.
Следующее рандеву перетекло в бессонную ночь на Роминой квартире. Чего тянуть-то. Ведь не маленькие.
На избраннике обнаружились смешные салатовые подтяжки.
Через неделю он предложил Марте слетать на выходные в Будапешт...

…Трижды чихнув, из тупичка выполз грузный грузовичок с ободранными боками. Сидевший за рулем венгр был такой же упитанный, чихающий, провонявший бензином, с помятым рыльцем. Равнодушно скользнув взглядом по Роману и запнувшись на Марте – ничего себе фемина - шоферюга резко вдавил на газ.
«Мон бог, кель красотища!" – воскликнул Рома, когда они вынырнули из переулка прямо на местные «Елисейские поля» - широкий, парадный, причудливо застроенный вилами проспект Андраши.
- "Знаешь ли ты, ма шерри, что после войны проспект носил имя товарища Сталина?"
Неспешно направились в сторону Дуная. «Андраши, Андраши, светлого мая привет» - беззаботно фальшивил Рома на мотив когда-то популярной песни Гелены Великановой.
Нежный весенний ветер навевал романтические грезы. Даже краткосрочное обладание такой красивой женщиной бодрило. Как противовоздушную оборону крепило самооценку. От энергичных встреч с Мартой он уже похудел на пару килограммов.
Здание местной оперы напоминало уменьшенную копию венской. Говорят, здесь изумительная акустика. Почти как в Миланской Ла Скале.
На площади Героев архангел Гавриил без устали удерживал увесистую корону и двойной апостольский крест. Ансамбль зданий парламента в неоготическом стиле вызывал почтение. Королевский Дворец излучал классицизм, приглашая заглянуть в вечность.
«Что это?» – удивилась Марта, обнаружив на набережной стайку проржавевшей металлической обувки. - "Сколько тут ботинок!"
- "Можешь не считать. 53 пары стоптанной обуви. Мужской, женской, детской. Это памятник евреям, расстрелянным в годы войны прямо на этом месте. А ботинки им приказывали снимать в целях экономии".
Рома импульсивно вспомнил старшую дочь, уехавшую на ПМЖ с матерью в Израиль.
На набережной сфоткались возле люксовой гостиницы Софитель.
«Эх, в такой бы пожить» – помечтала Марта, представив скромную обстановку их низкобюджетного номера с протертым плюшевым диваном, на котором они прокувыркались всю прошлую ночь. Смешной он, этот Ромашка. В самый неподходящий момент начинает сочинять стихи…
На улице Ваци от магазинных соблазнов потекли потребительские слюни. Хотелось дорогих вещей и комфорта.
- "Ой, какие часики!"
- "Сейчас посмотрим. Tissot. Made in Switzerland. Эх, гуляй, рванина".
Покупка пробивала серьезную брешь в Ромином бюджете, но так хотелось расслабиться.
Марта для приличия немножко постеснялась, и тут же загляделось на собственное запястье, оцепоченное механическим чудом.
Гордый Рома потащил её в ресторан.
Под строчки из оперетты Кальмана «Марица»: «Коли мясо, так свинина, коли сало — острый шпик» и местное пива низового брожения был заказан овощной салат и перчёный паприкаш.
Вернувшись из сортира, Рома обнаружил за столиком сидящего рядом с Мартой крупного породистого мужчину в дорогом светлом костюме. Его сопровождала медовая спутница в остродекольтированном платье, своими формами напоминавшая недавно замелькавшую на экранах телеведущую Анфису Чехову.
- «Алекс" – привстав, представился светлый костюм в тонкую полоску. Он оказался выше Ромы на очень большую голову.
- "Алекс – это Алексей или Александр?"
- "Алекс – это просто Алекс".
- "Тогда я Юстас. Шучу. Меня Романом родители назвали".
- "Мы с Алексом бывшие коллеги – слегка смутившись, пояснила Марта". - "А это его подруга Жанна".
- "Да, мир тесен. И чем неожиданней встреча, тем она приятней. А не поланчевать ли нам вместе?" – бодро предложил Алекс.
- "Пуркуа бы и не па!"
Для закрепления знакомства заказали бутылку абрикосовой палинки, пробирающей похлеще нашей водки.
Алекс рассказал, что приехал в Будапешт на встречу с партнерами, торгующими недвижимостью.
- "И как цены на недвижимость?"
- "Растут, как пенис подростка при виде статуи Афродиты".
Обменялись впечатлениями от города. Бутылка обнулилась в один присест. Впрочем, Алекс сам много не пил, а больше подливал быстро пьяневшему Роману.
Рома решил добавить и потребовал подать ему рюмку изумрудного абсента: « Знаете ли вы, что этот удивительный напиток, настоянный на экстракте горькой полыни и аниса, был в свое время почти повсеместно запрещен, поскольку французский и прочий дружественный нам пролетариат от него окончательно спивался».
- "Ты только сам не спейся" - попыталась попридержать его изрядно захмелевшая Марта. Таким пьяненьким она Рому еще не наблюдала. Соскальзывая со стула, он облокачивался на жаркую Жанну, которая не возражала.
Как когда-то Остапа, Романа понесло. Стараясь произвести неизгладимое впечатление на новых знакомцев, он с готовностью разоблаченного шпиона на допросе вываливал на своих слушателей все, что знал об этой гостеприимной стране бывшей народной демократии. Восхитился музыкой Ференца Листа. Трагически пересказал судьбу шведского графа Рауля Валленберга. Поведал о 15-летнем добровольном заточении в здании американского посольства Архиепископа Йожефа Миндсентии. Похвалил пользовавшиеся особой популярностью в СССР сочлененные желтые Икарусы и консервы марки Глобус.
Когда он дошел до описания боев молниеносного боксера Ласло Паппа, расправлявшегося со своими соперниками с помощью коронного правого крюка, Алекс, оживившись, включился в монолог и поделился впечатлениями о втором бое Леннокса Льюиса против самого Холифилда в Лас-Вегасе.
«Билет стоил полторы штуки баксов» – похвалился он походя.
Цену билета Рома, в отличие от Марты, пропустил мимо ушей. Дальше мальчики заспорили о болевых приемах, один из которых Роман, вспомнив свои занятия в клубе «Самбо – 70», тут же и продемонстрировал, так неожиданно и резко заломав Алексу правую кисть, что тот грохнулся со всего размаха со стула на пол.
Сидевшие за соседними столиками посетители испуганно притихли.
Марта напряглась. Жанна обидно захихикала. Официант раздумывал, не пора ли вызывать полицию. Нечаянный обидчик стал извиняться.
«Все путем» – возвратился в нормальное положение Алекс, – «Ну, ты и шутник».
Чтобы разрядить обстановку Марта ввернула анекдот по теме:
«После второго раунда боксер спрашивает у своего тренера:
— Ну, как я смогу его победить?
— Конечно! Если ты будешь так махать руками, он, в конце концов, схватит воспаление лёгких».
Посмеялись. Затем Алекс поинтересовался:
- "А какие у вас планы на вечер?"
- "Пошляемся по улицам, поглазеем по сторонам, подышим европейским воздухом.
- А поехали кататься по Дунаю?! Корабль отходит через час. Посидим в баре, посмотрим на убегающие волны, встретим на палубе розовощёкий закат. Вернемся к полуночи".
- "А что, действительно. Отличная идея" – вклинился Роман. Ему хотелось реабилитироваться.
- "Ну, я даже не знаю" – засомневалась Марта.
- "Все решено" - воскликнул Рома и потребовал счет: "L' addition, s'il vous plait!"
Упредив его, Алекс сунул официанту свою кредитку, а на возражения Романа отмахнулся – "да ладно, на корабле за все платишь ты".
Когда компания выходила из ресторана, Рома в довершение больно отдавил Алексу ногу. Тот в ответ только странно ухмыльнулся.
Роман, конечно, не слышал, как Алекс напористо прошептал на ухо Жанне:
«Мы с Мартой никуда не поплывем. Делай, что хочешь с этим сусликом. Напои его до чёртиков, изнасилуй в туалете, но он должен забыть обо все на свете на ближайшие пять часов».
- "Еще одна измена мужу?"
- "Считай, что ты продолжаешь изменять ему со мной! С меня, конечно, причитается. То кольцо, которое ты у меня вчера выклянчивала, считай, уже твое".
- "Ладно. Не впервой".
Рому по дороге к причалу так пошатывало, будто он уже перебрался на потерявшую управление шхуну во время сильного шторма. Наконец, пришли.
- "Идите на палубу" – махнул Алекс Жанне и Роману - "А мы с Мартой купим в соседней лавке настоящие венгерские марципаны. Главное – это правильное сочетание сладкого и горького миндаля".
В магазине как намеренно образовалось очередь. Марта переживала. Алекс успокаивал: «Успеем, еще двадцать минут до старта».
Когда они вернулись на набережную, корабль успел допыхтеть до Цепного моста.
- "Михаил Светлов у-у-у!!!" – не скрывал радости Алекс. - "Неужели мой Ролекс меня подвел? Или расписание поменяли!? А Рома-то такой тепленький, что, подозреваю, даже не заметит пропажи".
- "Не лги мне! Это ты все подстроил. И напоил Романа умышленно. Что он обо мне теперь подумает?!"
- "Да не переживай ты так за него. Жанна его в обиду не даст. По моему, они сильно приглянулись друг другу. Пусть себе плавают. А мы пока посидим в кондитерской и поговорим".
Черный кофе отдавал изменой.
- "Ты знаешь, я все-таки развелся с женой" – закинул сети Алекс.
- "Ты же уверял, что не может расстаться с ней, потому что она больна. Что там у нее было?"
- "Астма".
- "Прошла?"
- "Почти. Но это не имеет сейчас никакого значения. Твоя зеленая зубная щетка дожидается тебя в стаканчике в моей ванной комнате. Да, я, наконец, доделал ремонт. Возвращайся!"
- "Что было, то прошло. С тех пор многое переменилось".
- "Не неси чепуху. Всего полгода, ну семь месяцев. Кто он тебе, этот хлопчик? Что он может тебе дать? Телеграфист Карандышев, никчемно претендующий на Ларису Дмитриевну! Только на «Ласточке» плывем не мы, а этот драчун проветривается. Романс для него получается не таким жестоким, поскольку твой Ромочка обретет в качестве отступного ласки прелестницы Жанны. А она, поверь мне, чертовски здорово это умеет делать".
- "А я не бесприданница. И ты не строй из себя Никиту Михалкова".
- "Марта, ты заслуживаешь иной жизни. Представь свое утреннее пробуждение на вилле, где-нибудь на Менорке. Старый верный слуга Самюэль подаст тебе шелковый халат, а повар приготовит бланманже из миндального молока или два яйца всмятку".
- "Твои, что ли?!!!" – не сдержалась Марта.
- "Виллы пока нет, но ожидается" – не обратив на ее насмешку внимания, продолжал обольщать Алекс. Он дожимал...
- "Пойдем ко мне в Sofitel. Номер с панорамными окнами. Знаешь, какой оттуда вид на Королевский замок!»
 «Какое на мне сегодня нижнее белье» - мелькнула предательская мыслишка у обороняющейся стороны.
- "Только завернем сперва в одно местечко. Я хочу сделать тебе скромный подарок".
Он завел её в грандиозный ювелирный магазин. У простой русской женщины от названия брендов закружилась голова. Картье и Шоме, Шанель и Бучелатти, Палмьеро и Ауторе…
...Так вот. Здесь было всё. Флорентийские кольца с пламенными агатами и колумбийскими изумрудами. Кровавые чешские гранаты и азиатские топазы. Фиолетово-красные александриты. Аквамарины цвета морской волны. Голубые сапфиры, которые в древней Индии дозволялось носить лишь представителям высшей касты.
Гроздьями золотистого винограда свисало колье из янтаря, еще эллинами почитавшегося застывшими слезами самих богов.
Чуть поодаль в тяжелых раздумьях дожидался своего прорицателя шар из горного хрусталя.
По нижней полке витрины мимо Марты крался священный бирюзовый скарабей, то ли символизируя движение солнца по небосводу, то ли буднично направляясь к кладовщику за своим шариком навоза, то ли охотясь за толстым бумажником ее будапештского соблазнителя.
Русская продавщица разложила перед Мартой бархатные коробочки с жемчугами размером с крупный горох.
Марта нерешительно примерила элегантное колечко из белого золота и с испугом посмотрела на ценник.
- "Нравится?" – улыбнулся Алекс - "А хочешь, обручальные посмотрим?"
- "Что-то перлы мелковаты" - попробовала отшутиться Марта.
Продавщица приняла ее слова за чистую монету и бросилась доставать новые коробки с драгоценностями.
- "Обратите внимание на этот желто-зеленый камень, напоминающий змеиную кожу. Это благородный офит или змеевик, считающийся символом искушения и коварства. Согласно легенде, вкушавший яблоко Адам поперхнулся и выплюнул именно такой. А какой Ваш любимый камень?"
- "Кирпич!" – резко выдохнула Марта, вспомнив про свое пролетарское происхождение…
Она исчезла так внезапно, что Алекс даже не смог её преследовать.
В номере не стала включать свет. Плюхнулась в полумраке в раздолбанное кресло и стала молча пялиться в окно. Её пробирала дрожь. Она вспомнила, как прошлой ночью Рома читал ей стихи Тютчева:
«Она сидела на полу/И груду писем разбирала,/И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала./Брала знакомые листы/И чудно так на них глядела,/Как души смотрят с высоты/ На ими брошенное тело»...
Дверь отворилась, и в комнату нерешительно вошел Рома, почему-то весь мокрый (маманя обязательно сравнила бы его с обоссанным котом).
- "Ты здесь?!!! А я было уверена, что твой круиз с красоткой Жанной в самом разгаре".
- "Она перешла в автономный режим. Скрашивает одиночество в корабельном баре с коктейлем «венецианские брызги» в руке. Я сбёг от нее на первой же остановке. Вернее, и остановки как таковой не было. Но я так спешил, что свалился в речку. Зато окончательно протрезвел. А ты чего делаешь в этом затемненном царстве вместо того, чтобы развлекаться в компании близко знакомого магната? Он не допустил по отношению к тебе «нахалите вопиянт»?
- "Наш Гарун аль-Рашид остался охранять свою пещеру с несметными сокровищами. А я, по-видимому, досталась на ужин веселому и нищему Ходже Насреддину".
Рома присел рядом с креслом на колени и взял Марту за правый мизинец.
- "Когда вернемся в Москву, переезжай ко мне насовсем".
- "А как же Лизка и Кэт?"
- "Так вместе и перебирайтесь. И Дарье Романовне веселее будет".
- "А Луша с Ластиком?"
- "Да чего уж там…а что, маманю вы тоже с собой возьмете?!"