Он ходит, натужно смеется,
щеками розов
и не спешит укрыться
в небытия тюрьме
защищены от маразма
извилины его мозга,
он знает все, что
положено знать
о мире и о войне.
У Дэвида, как у кошки
есть девять жизней
его зубам
позавидует двадцатилетний!
Шестое, чужое сердце,
как гриб, в лукошко
положено в его грудь
на досаду смерти.
Вот только предел терпенья
ее безбрежен
Жизнь-сцена, но смерть
режиссер всей пьесы
одно за другим
поглощая сердец сыроежки
Питается Дэвидом, словно
изысканным деликатесом.