Её тапочки падают на пол.
И тепловоз на станции теребит стекло.
Гудки. Она повернулась на бок.
Ночное нечто на её изгибы легло.
Видимо, это тоже часть смерти,
которую отпускают долями, как транш.
Или, как чистый холст на мольберте.
Во тьме фонари мигают - лимон и оранж.
Мотель трясёт. Сверяет расчёты
диспетчер. Свет на путях ослепительно рыж.
Вот она повернулась. «О чём ты?»
И начинается блюз оцинкованных крыш.
Просто ночь. И дрожанье акаций.
Её ладонь не есть часть тела, а часть того,
что будет во мне так задыхаться,
что воздуха пряного и не хватит всего.
Дождь. Палисадник. Пыльные розы.
«О чём ты?» Так, ерунда. Ни о чем.
С хрипом и стоном мерно ползут тепловозы.
Повисли звуки над белым плечом.