Точка невозврата из мечты

               



                I



                Сумрак февральский опущен на жизнь комнаты, на каждую деталь существования в ней. Паутиной теней вплетается в интерьер, размывая очертания предметов. На огромной кровати, взгляд далеко в заоконье – я. Зимний холод проникает отовсюду и всюду, даже под три одеяла, настеленных поверх озябшего тела. Тот же холод и внутри. Вроде ещё не леденящий, но уже мучительный. Календарная весна, но отрезвляющее понимание, что наступит она в этом городе только месяца через два. Петербург. Город промозглых ветров. Не тех, что остаются за закрытыми окнами обычно, а тех что проникают в каждую щель. Окон, дверей, сердца…

    Оставленное за туманами иногда бередит тем же холодом, и тогда бредит жизнь, оставленная за туманами. Только изредка чувствую, что тлеет огонь страстей моих, напоминая о себе и своей силе. Но мне уже не до огня. Намерение стать одной из многих - без чувств, самообманов, творчества, мыслей. Вчера шевельнулось что-то в уголке, но холод сковывающий запретил даже заглянуть туда. Ничего, можно жить как все.

    - Нет. Уже поздно. Здравствуй!

    Я вздрогнула, панически осознавая неизбежность её присутствия.

    - Это ты, Любовь?

    - Я.
   
    - Но зачем? Зачем? Неужели нельзя как все? Без тебя?

    - Ты не все. Ты без меня не сможешь.

    Устало рассправить складки души, упорядочить хаотичные мысли.

    - Кто он на этот раз?
 
    - Судьба твоя.

    - Снова страдать и умирать воскресая?  Снова отдаривать свет наш с тобой ради пустоты очередной души?

    - Посмотрим. Всё от тебя зависит.

    В коммунальной комнатушке в центре Петербурга всё та же стылость, те же сквозняки, сырость и ощущение плесени вековой. Влажность Невы слишком близка. Но в уголке подоконника, разъедая привычный сумрак - она. Маленьким, светлым комочком. Одетая в золото, хранящая мудрость веков, великая тайна Вселенной - Любовь. Ещё эмбрион, ещё слаба, ещё не рождена. Но я уже понимаю - ей расти до величия. И быть золотой.

     - Мне не хочется верить в тебя, не хочется снова взращивать. Я предельно устала от всех твоих эфемерностей. Испив весь мой свет ты снова исчезнешь. И будут снова холод и боль.

     - Он очень нуждается в тебе. В нём холод длится слишком много лет. Только твой свет может сейчас осветить его путь земной. Ты ведь можешь.

     - Я стара и разочарована. Истончена. Опустошена даже.

     - Но ты помнишь те крылья в объятьях моих, что дарят и силу и счастье и даже блаженство?

     - С ними больно, с ними смертельно больно потом...

     Я вижу как расспадается свет в этом милом комочке, как сжимаются формулы и как гаснут звёзды. Понимая, что неверие моё скоро её уничтожит - иду ва-банк.

     - Как я узнаю его?

     - Мы искали его всю жизнь. Ты уже знаешь его глубоко в себе...




                II


      - Что ищешь ты в свой день рождения?

      - В свой день рождения я ищу чудо, подарок судьбы. И сам смеюсь с тщетности попытки.

      Первые слова, первые буквы. Снопом света пронзено сердце. Даже не заметила как комочек с подоконника мгновенно превращён в сноп искр золотых и уже охвачено всё пространство танцующим золотом. Я и забыла о ней, время шло, холод становился всё нестерпимее, память стирала лишнее. Зачем я забыла о благоразумии? Теперь всматриваюсь в твои черты и понимаю - она была права. Ты тот кого я знала ещё до рождения. Такой родной.

      Но нет. Нет! Нужно бежать. Спрятаться в прошлом, в боли, в паутине и пыли. Так легче. Ведь ты нестерпимо красив! Мне не вынести мук Антэроса, бога неразделённой любви. Через эту боль мне уже не пройти, разобьюсь как фарфоровая статуэтка...


      - Встретимся сегодня чтобы отметить мой день рождения? Скоро буду в центре.
 
      Я соглашаюсь, одеваюсь и жду. А звонка всё нет. Через час приходит сообщение о том, что ты ждать больше не станешь, что уезжаешь из ресторана. Весь вечер потом смеялись с несостыковок и недопонятостей. Но оба видим в этом знаки судьбы. Ты ждал меня час, мне ждать тебя отныне вечность...



      ... - Ты прости, что не писал так долго. Волей судьбы оказался аж в самом сердце Сибири. И всё пытаюсь не думать о тебе. Но мы ведь родные. Ты уже чувствуешь насколько мы родные, или ещё не совсем?

      Строчки, столь долгожданные строчки. И слова с золотым оттенком. И мне не поверить, что спустя месяц отсутствия ты почувствовал близость наших душ.  А я почувствовала сколько мне тебя ждать снова и снова и сколько путей внеземных пройти до тебя вновь и вновь. И я бы отказалась, совсем, навсегда. Но Любовь, теперь уже окрепшая, теперь уже ростом с ребёнка, всё смотрит и смотрит мне в сердце, и я понимаю, что предать и уничтожить её я не в силах.

     И будут сотни наших слов, и будут мириады чувственных искр между нами, и будут сплетаться наши мысли и желания, и пройдёт ещё месяц...



     ... - Я в Петербурге. Мы могли бы завтра прогуляться в парке и белок покормить, и познакомиться заодно.

     Смотрю ей в глаза, в самое сердце Любви. Отчаянную надежду выдают мне они, умоляя согласиться не мешкая. Даже зная, что если я сделаю этот шаг - возврата в привычный мир уже не будет - я даю тебе согласие. Мгновенно весь мир преображается. Цветов радуги и их оттенков становится больше и больше, на комоде пляшут весёлые искры плавленным золотом, сквозь стёкла окон проникает всё тот же невыносимый для глаз свет, стирая вечный сумрак города, в сердце нашествие танцующих эмоций. Это всё она, шалунья, расплясалась от счастья. Ведь счастье двоих и есть её пища. Наши эмоции и есть её рост.

     Тем же вечером я начинаю с ней беседу. Важно поговорить с ней сейчас, до её взросления. У эфемерностей тот же рост что и у человеческих существ - при рождении и первые месяцы - помнят всю информацию Вселенной, многие тайны, постигнутые "до". Затем жизнь земная, вкупе с впитываемой новой информацией, стирают из памяти коды принесённого с собой. Так "портятся" человеческие детёныши, так можно испортить и божественные эфемерности. Оттого - поговорить сегодня же, до того как мы с тобой взглянем друг другу в глаза.

     - Для чего ты здесь?

     - Этого я не знаю. Меня родили вы оба, своими мечтами, своими жизнями, своими снами. Я буду служить вам, как служит мужчина женщине, не в смысле выслуживаться, а отдавать себя всего ради её счастья. Так могут немногие, избранные способны, найдя любовь свою и судьбу, отдаться женщине всем существом.

     - Значит ты не моя Любовь, а наша с ним?

     Заливисто засмеялась в ответ:

     - Ты же знаешь, что ответа я не дам тебе. Я плод ваш, посредник, проводник, но не более. Только от вас двоих зависит жизнь моя. И смерть тоже.

     - Дай мне совет. Из того, что можно произносить. Я ведь знаю...

     - Бойся Хроноса, ему под силу вас разьединить и высушить меня. Слушай сердце своё и учись жить в ожидании.

     - Он уже знает тебя?

     - Он меня испугался, пытается бежать так же как ты в начале. Но у тебя женское, нежное сердце. Его же сердце в серьёзной броне цинизма, реальности, логики. Шрамов на нём не меньше чем на твоём, но ты сумеешь проникнуть за тёмную эту ограду. Нежностью.

     - Мне предложена роль земной сущности, женщины-хранительницы, женщины глупой?

     И снова её заливистый смех искорками заполняет комнатку:

     - Такая ему не нужна была никогда. Он чист и светел, он способен любить и взращивать любовь, он стремится к полёту. Как и ты. Но до этого  ему не приходилось встречать подобных себе.


    
                III



     И было утро. И я зачем-то пеку пирог, в необъяснимом порыве женском, вовсе не из желания хвастать кулинарными способностями. Так сердце велело. И вот твой звонок, и я неспешно иду тебе навстречу, в панике умоляя сердце остыть и не дать мне сделать последних шагов. За ними - вечность, а вечность страшит.

     Сначала твоя улыбка. Заполнившая мир. Иду не отрывая взгляда от улыбки твоей и даруемого света. В глаза - страшно пока смотреть. Но пришлось. И в это мгновение мир потерян весь. Нет возврата. Нет даже дыхания. Есть только видЕние, солнечное до невозможности, но так поразившее вмиг. Я вижу нас в оливковом саду, в креслах, рядышком, мирно рассказывающих друг другу весёлые милости, улыбающихся и счастливых. Но! Я вижу нас состарившимися! И я понимаю, что картинка секундная - не плод воображения, а миг из нашего будущего.

      
     - Здравствуй! Ты прелестна.

     Но что мне до комплиментов когда я всецело поглощена ощущением неизбежности счастья!? И наша шалунья приподнимает меня над землёй уже выше тяжёлых построек позапрошлого столетья. И вся она - воплощение счастья и света Вселенной...


   
     ... - Я снова далёк от тебя. И только письмами и мыслями могу быть рядом. Ты же чувствуешь меня, чувствуешь моё присутствие?

     - Ежесекундно. Будто и не существовал мир без тебя и до тебя. Но скоро ли ты домой, в Питер?

     - Я, как всегда, не знаю. Но постараюсь скоро.

     - Мне пусто без тебя.

     - Мне тоже. Но я пока ничего не могу тебе дать. Мы не можем быть вместе. По крайней мере не сейчас.

    
     Поникший комочек нашей Любви вянет в уголке подоконника. Лишённая нашего света. Моими слезами ей никак невозможно питаться, ей нужны наше счастье и блеск наших глаз.

     Смотрю то на неё, то на новый комочек наш общий - малюсенький кактус, шуточный твой подарок. Прижился. Хорошо ему в нашей с Любовью атмосфере.

     Взвизгом жалости к ним, к себе, к нам, призываю тебя не отрекаться...



     ... - Всего пару недель прошло, вот я снова здесь. Прогуляемся?

     - Да. Обязательно завтра прогуляемся.

     Мне так много нужно тебе сказать, а слова все картонные, блоками складывающиеся в горле. И я говорю о глупостях, и ты говоришь о глупостях. И снова твоя попытка отречься, бежать, не поддаваться чувствам. Говоришь комплименты, а я слышу в их конце только слово "Но...". Будто висит оно в воздухе, пронзая все наши мысли и стремления. И нам грустно. Но шалунья, удобно устроившись между нами, щекочет меня искорками возможного счастья и я снова иду ва-банк. Будь что будет.

     На выходе из кафе мы говорим о скорой поездке в цветущий яблоневый сад, ты разворачиваешь меня к себе требовательно и нежно, пронзительно смотришь в глаза и целуешь.

     Короткий, познающий, нежный поцелуй. Длинною в вечность. Ибо за миг происходит планетарное кружение вспять, головокружительный полёт до самого солнца на крыльях нашей Любви, выросшей теперь во всю ширь Вселенной, отражающей свет всех божественных начал. Она счастлива.  Я же - в прострации немыслимой, в хаосе первого в мире поцелуя, в ожоге самого сердца. Не чувствую ног, только знаю, что иду вперёд с прямой спиной и гордо-посаженной головой. Не помню куда иду. От тебя. В какое-то будущее...



     ... - Почему ты не обернулась тогда, пару недель назад?

     - Когда ты так внезапно поцеловал?

     - Внезапно? Ты ведь ждала этого поцелуя, грезила о нём. Так почему ты не обернулась?

     - Боялась тебя потерять. Чувствовала, что ты сидишь в машине и пронзительно ждёшь что я обернусь.

     - Да. Я сидел ещё минут восемь.

     А мне понадобились две недели чтобы в себя придти. Ощутить себя хоть немного земной, вернуться в мир людей. Именно тех людей - кричащих на меня, критикующих, пророчащих, заклинающих. Им нужно только одно - спустить меня с небес и заставить понять, что ты меня бросишь и нам вместе не быть. Странны эти люди. Как можно кого-то бросить? Человек не резиновый мяч. От кого-то можно отречься, ступить мимо или вовсе переступить, но никак не бросить. Да и не жилось мне никогда среди людей. Тех, обделённых чувством полёта...
 

     ... Середина мая. И ты здесь. Впервые здесь, в моей комнатке в центре Питера. Два неразумных существа, в объятиях друг друга, счастливые и утомлённые. Мы сделали нашу Любовь взрослой. Совсем взрослой. В ней теперь больше стыдливости, знания, разумности. Она впитала все наши чувства и теперь она настоящая женщина. Мудрая в своём счастье.

     Разбудишь утром словами:

     - Зачем тебе снился сон со мной?

     И я понимаю, действительно, пока спала на твоём плече тебя же во сне и видела. И ничуть не удивлена, что видишь и сны мои и мысли. Удивлена через пару часов, когда ты скажешь первое "Люблю".
    
    


                IV



      - Мне пусто без тебя. Тебя как воздуха мне не хватает. И я пробиваюсь сквозь игольное ушко лишь бы услышать пару слов...

      - А я еду с пикника, весь вечер всего лишь смотрела вдаль, через озеро, думая только и только о тебе. Ты дал мне весь мир и даже новые миры, но отнял всю меня у мира.

      - Мы так давно не виделись. И я без тебя задыхаюсь. И я не могу быть с тобой.


      Затем пройдёт ещё время. Совсем без тебя. Даже без фантомного ощущения твоего присутствия. Пока не почувствую утром сильный удар в сердце - беда! Это Любовь, вся встревоженная и почерневшая бродит по комнатке, лишённая разума, глаза-в-пол-лица... И твой звонок. И резкой болью понимание звонка до дикости  неслучайного. А в трубке тишина, только ветер воет. Долго.

      Перезваниваю. В ответ:

      - Ты как почувствовала, что нужно позвонить мне?

      - Твой карман только что позвонил мне. Сам.

      За тишиной - ветер, твой смех, твои шаги. Звуки природы. Ты не в городе.

      - Да. Я хотел сказать, что уезжаю. Возможно навсегда. По крайней мере хочу чтобы ты меня не ждала, возможно я не вернусь.

      Оглохнуть! Ослепнуть! Мясо от кости - врозь! Кровь превращается в студень ледяной. Миры пронзены болью. Хочется крикнуть, но горла нет, горло отсутствует. Там рана зияющая. Хочется остановить, но нет голоса, рук, разума. Ничего нет. Всё мертво и черно.

      - Ты прости, но так надо. Видимо мне всегда быть одиноким кодом жизни предписано.

      Взвыть! Но и вой не поможет. Взлететь на наших трёх крылах чтобы с самой синевы камнем кинуться на набережной камни.

      - Я постараюсь писать, - говоришь ты - хоть изредка, но писать...

               

      ... Три месяца переписки. Больше. С нашей первой ночи и до твоего прилёта пройдёт четыре месяца. Слов, полётов, счастья, немыслимой боли. И моего отчаянного ожидания. Упёртого и ненужного. Но я никогда не предам.
      
      И была ещё одна смерть. Середина лета. Два наших письма.


      "Светлая грусть во мне... Одни даты и даты кружат воспоминания каруселью, день за днём. Всё медленнее теперь. Ведь у нас давно перестал существовать диалог. Есть только мои монологи и редкие твои "целую"... Вот и перестаю задавать вопросы. Кроме одного - есть ли вообще смысл продолжать напоминать о себе? Ты так далёк теперь, что и не дотянуться, не понять, не услышать... Твой голос, полный лёгкого сарказма, всё ещё звучит во мне. Твой запах не даёт уснуть, он всё время в крылышках носа, твои пальцы всё так же продолжают свой медленный танец на коже моей, но уже не фантомно, только болью воспоминаний. Меняемся, оба меняемся. Качество наших чувств тоже изменено. Но свет моей любви - прежний. Даже когда я на тёмной стороне сознания и с неё пытаюсь уколоть тебя, такого сейчас ранимого. К тебе ведь сейчас еле доносятся отблески света. И, зная, что уколы болезнены - допускаю дОвление мрачных мыслей, хлебнув передоз алкоголя, и клюю тебя курицей несносной. Но ты и это прощаешь. Разве можно мне не прощать, когда ты выше и сильнее всех этих эфемерностей чувственных? Мне менять себя? Это было бы несправедливо. Не изменять нужно, а снова взойти на те высоты в которых мы уже летали и были счастливы. Чтобы оттуда устремиться ещё выше и ещё ярче. Но нынешнее положение, в котором собеседник сух и затянут в мыслимые корсеты реальностей и выживаний, мало даёт оснований для полётов. И с каждым днём я всё благодарнее сердечку своему, что ждёт и молится за тебя, что не тонет в мрачности, а снова и снова может взлетать в светлейшем облике любящего и хранящего тебя. Тебе ли не понимать как это сложно. Я з-н-а-ю дату твоёго возвращения. И ты почти угадываешь её. Но мои попытки заглянуть "за черту", в события после, только ломают мне психику. Тошенька, ты почувствовал нежность мою несломленную? Теперь о более земных вещах. Очень скоро у тебя может появиться невозможность общения. Тогда я останусь совсем "без тебя". Вряд ли это сломит, но накроет такой депрессией, что август кажется мне невыносимо-холодным и полным боли. Как бы я себя не вела отныне - знай, что я ЖДУ, я обязательно дождусь. Ровно два месяца назад я писала строчки: "Не забывай и меня поддерживать хоть словом глупым". Сейчас эти строчки повторяю с ощущением вскрытых вен, из которых сочится жизнь. В пустоту... Верь в мою силу, любимый, надейся, что меня не сломить. Никогда не даю обещаний, если знаю, что выполнить не удастся что-то до конца. Но тебе обещаю - дождаться. Плаксивый сентябрь уже ближе, даже ближе конца того мая, когда ты шагнул - от меня. Чего обещать не могу - продолжать радовать на протяжении августа. Но постараюсь публиковать свои ощущения рифмованные. Там ты всегда найдёшь мои мысли. Боюсь ли я разбитого сердца? До тошноты боюсь. Но я верю. Тебе. Нам. Глупа и наивна,  но светла как прежде. Не только в мыслях о тебе... Солнечным вечером осенним, сядем рядышком и долго-долго будем рассказывать друг другу обо всём. Я в это верю."



      Ответное:

      
      "Чувствую, слышу шорох твоих желаний и смятений. Не спал, вернее просто ждал. Из полудремы вырвав свое сознание, метнулся к клавишам судьбы. О милая Натали, госпожа высоких материй, не хнычь о безвременных утратах, мир стабилен в своем коварстве, отсюда и уверенность в августе и сентябре. Я тоже знаю даты. Но не могу озвучить, пока не подписал еще я с Люцифером своего контракта... Лишь после, когда-то там, когда тело мое примет свой облик привычный, я найду тебя, и обязательно поведаю тебе историю, о которой даже ты  не помечтаешь... Но все же, о сущности своей не забывай... И даже замужем за графом или князем, ты мне мила и ярче солнца надобна..."
               


                V


        - Любовь, выползай из уголка, поговорим.

        - Зачем? Вы оба перестали в меня верить, не жить мне.

        - Хорошая моя, не так всё. Он давно принял тебя, ты в нём самом, но он умеет тебя забывать и не видеть в сердце. Редко теперь мы напоминаем ему о себе. Но ведь он сам написал однажды, что только нашим светом жив, что мы важны ему.

        - А ты? Почему ты иссушала меня так долго? Опустошая меня рыданиями? Ведь только от твоей веры в меня зависим все трое. Если меня убьёте - жить потом как все? Обыденно и пусто?



       А я не смела отречься. Не смела верить в твоё невозвращение. В то, что забыть меня сможешь. Просто письмо твоё заставило понять все грани меж нами. Невозможные грани материального мира. В котором живёшь и к которому стремишься. И моего мира, тоже острого, мира чувственности и тонкости восприятия. Несоответствие было найдено, принято на веру. И в тот миг было приятие ухода Любви. Такое человеческое и такое несоответствующее мне - отречение от всех миров во имя праздной жизни души. А душе нельзя быть в праздности.

      - Любовь, хорошая моя, прости. И у него я попрошу прощения. Вам нужен свет мой. Лети к нему, протяни лучи, во мраке он.



      И наступил плаксивый сентябрь, о котором ты говорил. И было отчаянно пусто без тебя. Но однажды я почувствовала в подреберье щекотку странную, весёлыми искорками Любовь наполняла мне сердце. Вглянула на неё - вся светится, искрит, глаза огромные полны надежды.

     - Любовь, он завтра прилетит, верно?

     - Почему ты так решила?

     - Прилетит.

     И я бегу на кухню, наготовить.  Бегу озарить весь мир своей надеждой. И мир улыбается мне в ответ. И снова, почувствовав свет мой, мир тянется и тянется к нему. Оттого и гости сразу стучатся в дверь. Разные. Много. И я накрываю стол, попутно очищая мысли и пол, сердце и мебель. Всё вперемешку. Вся в хаосе.

     Сперва один голос:

     - Да брось ты всё, не прилетит он.
 
     - Он завтра будет здесь.

     Голос второй:

     - Давно он тебя забыл.

     - Он завтра прилетит, - отвечаю.

     Гул голосов:

     - Побудь с нами, выпей, поговори. Напрасны твои метания, его в твоей жизни небыло и нет.

     Закрыть за гостями дверь и уснуть с блаженной улыбкой. Мир может говорить что угодно...



     ... - Куда ты дела наше солнце? Почему Питер грустен?
   
     - Ты приземлился уже? Когда ждать?

     - Но откуда? Откуда ты могла знать, что я прилечу? Это невозможно!

     И через пару часов:

     - Сегодня утром я и сам не знал, что я прилечу! Я встал и купил билет. И вот я здесь, с тобой, с любимой девочкой. И чувствую расслабленность и спокойствие. Мне так спокойно всегда в твоей атмосфере! Знаешь, когда самолёт начал приземляться, я вдруг почувствовал невероятное расслабление. Будто чувствовал, что иду домой.

     Смотрю в твои глаза и понимаю - по делу ты прилетел. Вовсе не ко мне. Но промолчу. Ведь в эти минуты ты счастлив! Ты невозможно счастлив. И светишься весь, и помолодел, и глаза горят. И миры твои оставлены за моими дверями. У нас есть всего несколько часов. Зачем их тратить на слова?

     Обратный твой самолёт задержат и я подумаю - не отпускает тебя Петербург. А из аэропорта ты напишешь среди прочего и это:

     - Я не встречал достойнее тебя. И никогда не встречу. Ты подобна солнцу в жизни моей, в твоём сиянии можно отогреть любое сердце...



                VI



      Во мне, как и в городе, всё туманее и холоднее. Снова три одеяла поверх озябшего тела. Октябрь. Уже октябрь. Живу твоим обещанием обязательно вернуться в октябре. Чтобы уже остаться. Но ты приезжаешь, долго ещё не можешь оставить дела, добраться до меня. Только через несколько дней я слышу твой голос:

      - Остался без водителя, сейчас возьму попутку, мне очень нужно к тебе.

      И снова наше невозможное объятье, навзрыд, до боли. Нежное, постигающее глубины объятье. Но - навзрыд. Два мира, обречённых быть миром единым, два существа из плоти и крыльев, в невозможности быть вместе. Будто сама Вселенная пробует на вкус наши слёзы, предоставляя изредка минуты встреч. Испытывая Любовь на прочность. Живучая она у нас.

      Через сутки, всё ещё нежась в твоих объятьях, утомлённая и благодарная - вздрагиваю вдруг. Наша Любовь, только что уносившая нас троих на крылах в самые небеса, огромная, пылающая Любовь, прекрасная как сотворение мира - она мгновенно превращена в камень. Чёрный, маленький камень. Успеваю только спросить у тебя, лёжа на твоём плече:

      - Как сделать тебя счастливым?

      Но ты молчишь, мои глаза полнятся слезами и даже не слухом, сердцем слышу - тебе звонят. И звонок выдёргивает тебя не только из неги и постели, но и из моей жизни...


      ... Ты позвонишь мне через неделю. Полный отчаяния голос:

      - Я вынужден вновь исчезнуть. Теперь точно навсегда. Тебе нельзя со мной. И я не вернусь. Прости.

      
      Ну какое мясо от кости? Какие рваные вены и вскрытые аорты? От невозможной боли душа отделилась от тела! Камень, бывший нашей Любовью, сброшен на пол и растоптан, в истеричной попытке убедить тебя не отрекаться. Не отрекаться! Дать шанс нашей Любви жить. Несколько часов умоляю тебя не ставить привычных точек.

      И сама превращаюсь в камень. Чёрный, склизкий, противный могильный камень. Похоронено всё. Самое светлое и такое живое - теперь камнями под твоими ногами. Выживает только одно - моя вера. Израненная, вся в пепле и пыли, истоптанная, - выживает. И когда через три месяца ты пишешь мне снова - она мной уже залечена, выхожена, снова сияет.

      - Я постараюсь до тебя добраться. Если бы не ты меня бы сейчас небыло. Была бы только пожухлая и чёрная кожурка. Но свет твоей любви держит меня в живых. В попытках себя найти я исходил полмира, но только рядом с тобой я нашёл себя.


      Эти слова будут в начале января. Три месяца. Без единого слова от тебя. Без знания жив ли ты вообще. Среди людей, отчаянно взывающих к моему разуму, к осознанию, что не нужна тебе и должна забыть. Мои ответы всегда одни:

      - Я не могу предать его. Какую бы боль не приносила эта Любовь, какие страшные испытания не посылала Вселенная, я не предам! Поймите, если я отрекусь, он останется без света. Как можно предать его чувства? Ведь когда он вернётся окажется, что я всё убила? Нет, говорите что угодно, я жду его.


      Отчаяние жило и процветало. Любовь умирала и гасли Надежда с Верой. Только упёртое сердце продолжало тосковать по тебе. И вот слова твои о том, что если бы я сдалась, без света моего ты не выжил бы.

      - Только рядом со мной, говоришь? Но когда же - рядом? Я ведь сотни раз умирала, мне без тебя вовсе не дышится...

      - Потерпи, я скоро.


                VII



      - Любовь! Подойди, дотронься до меня, прошу!

      - Мне трудно. Я окаменелая, как и ты.

      - Да, без него нам не согреть друг друга. Не засиять снова. Но нам нельзя умирать, понимаешь? Вспомни предназначение своё изначальное.

      - У меня не только предназначения, у меня и потребности есть. Я ведь сущность живая.

      - Мы оставили тебя без пищи, без света, но ведь он сейчас в своих мирах занят другой жизнью, перелопачивает существование. Давай поймём его, давай хоть чуточку света отошлём?

      - В тебе осталось? Отослать мне не трудно.

      - И как он сейчас? Жив? Здоров? Каким увидела?

      - Я вне права подобных ответов. Я доставила свет наш.

      - Вижу и ты воспряла слегка. Значит не всё мертво. Любовь, каково предназначение твоего существования в корне? За все века? Что в человеческих существах ценнее всего для эфемерностей подобных тебе? Ну вот без банальщин по типу - продолжение рода?

      - Ты многое знаешь, Натали, очень многое.

      - Но всё же! Отрицая вариант Божественной искры я бы отрицала сейчас вечное. И отрицала бы себя саму. Предположив, что ты эфемерность и только питаешься нами, человеческими существами,вернее чувствами нашими, я снова противоречила бы самой себе. Я всё время нащупываю истину, но она ускользает.

      - Ты одна из немногих познавших истину, не лги себе.


      Я засмеялась в ответ. Именно так и ты говоришь со мной, именно этими словами чаще всего. "Не лги себе". Но ведь даже если я знаю множество ответов недоступных человеческому разуму в силу нелюбознательности и общего отуплённого выживания из смерти, вне чудес Вселенной, а только в заботах ежедневных, в прокормке и поиске удовольствий смешных и низменных, даже если я чуточку больше расковыряла в тайнах божественных - дано ли мне право вершить судьбы, рассказывая людям о других путях и других началах? Есть ли у меня вообще право вмешиваться и в твою судьбу, когда ты считаешь меня помехой к богатству? Наверное это был не мой выбор.

     Опять же - много сказано за века, что любить означает принять чужой крест. И если любить взаимно, то тащить и протаскивать его вместе всю жизнь. А мне крестов не хочется и свои я навешивать тебе не хочу. Обойдёмся. Тебе был предложен истинный вариант. Любить означает хранить и одаривать светом, беречь и возвышать. Выше этого мира. Унося на крылах в параллельности и к чудесным берегам истинного существования.

     Исходя из этого познания - расстояние и не должно было играть роли для нас. Ведь сотни лет, любимый, мы с тобой обходились другими путями познания друг друга. Даже в этой плоскости рождения мы нашли путь быть вместе на расстоянии. В этом ты оказался гораздо сильнее меня, твои фантомные визиты оставляли во мне удивительное чувство новых знаний и видений. Поначалу пугали, но однажды и в этом открылась истина - превалирующее мужское начало.

     Учили тебя веками сильным быть, заботящимся, ограждающим женщину от пустого мира. Коды, которых ты в себе искал, суть их, сводились для тебя к одиночеству только по причине вековых знаний - с женщиной нужно обращаться бережно, женщина существо иное. Такие и выдавались  тебе всегда - иные. Из тех, кто веками был учен, что женщина вершит судьбы и повелевает мужчинами. Не спорю, это начало проложено было самими началами всех религий. Ни одна из которых не обладает ни каплей истинных знаний. Не для благодарности Богу они сочинялись, а для земных потребностей. Одна из которых, меркантильнее даже денежной, - потребность в мужском превалировании над женщиной. Что и есть низвержение божественного.
   
     Покупка права на любовь.

     А через века - стенания - женщины продажны. Слабы. Требуют много.

     Тебе ли не знать как я отношусь к этой когорте, которую создали именно мужчины и именно религии? Современная феминизация нисколько меня не удивляет. Только принять я её не могу. И согласиться тоже. Ведь это всего лишь результат многовековых стараний мужчин всё купить и всем владеть.

     Странно ли, что в твоей попытке отречься от подобных проживаний, в попытке остаться одиноким, тебе выдают меня? Деннорожденный подарок. Другую. Не сломленную. И не ищущую мужчину ни выше, ни ниже, а того, который как и я поймёт - идти можно только рядом. Только рядом. Дыша в унисон. 



                VIII


      - Здравствуй! Я двенадцать лет искал тебя!

      Наше дивное объятье. Навзрыд. Душа к душе. Невероятность и невозможность поверить - ты здесь. Снова такой родной и снова такой чужой. Но в эту февральскую полночь мне уже не до поисков изменений в тебе. Обнимая, ищу только тепло, сохранённое тобой тепло. И нахожу его. И безмерна радость. И снова миры отступают и глохнут.
 
      "...Нас двое здесь, жизнь начата сначала.
      И нет любви, и ненависти нет.
      Мы звёзды, вбитые в земную кровлю..."

      Вспоминаются мне строчки стихов посвящённых мне.

    

      - Как ты жила?

      - Тобой.

      - Как быть нам?

      - Быть.

      - Я снова уеду.

      - Знаю.

      - Но иначе никак. Я должен думать о нашей жизни.

      - Не должен. Ни мне, ни нам.

      - А как иначе?

      - Просто забудь слово "должен". Да и вместе мы смогли бы гораздо больше. Ты же - приучен всё делать сам. А как же дуализм?

      - Женщина должна отдыхать, мужчина пахать.

      - Обними меня. Просто меня обними. Нашей Любви нужно жить.


      И было четверо суток у нас. Много и мало. Иным - ничто. Нам - целая жизнь.
      
      - Ты отчего отвернулась? Хороший же фильм.

      - Ну да...

   
      И назавтра ты устроил нам праздник. По одному кадру в фильме понял, что я соскучилась по ракам. И нашёл их. И купил...

      - Господи, до чего же хорошо! Пиво, раки, любимая женщина рядом! Вот только этим и жить бы! Это и есть жизнь.


      А в два часа ночи я позову тебя гулять под мокрым снегом. И ты вытопчешь мне огромное сердце под окнами, на снегу. Огромное сердце, которое сколь бы ни топтали потом прохожие и сколь бы небыло оттепелей - останется до конца февраля. И каждое моё утро будет начинаться с выглядывания в окно и улыбки. Но и я вытоптала в нём сакраментальное. "Love hurts". Отчего именно эта песня жила во мне? Отчего?


      - Наталь, - прозвучит на второй день, - ты понимаешь как неправильно ты поступаешь с собой? Каждый день ты вычёрпываешь большую ложку своего внутреннего света и отдаёшь мне. Не щадя себя, не думая, что можешь исчерпаться до дна.

      - Думаю. Но там нет дна пока ты чувствуешь меня. И ещё долго после того смогу отдавать.

      Но в сердце стучит и стучит:"Лишь бы не настал день когда я буду проливать мимо, когда ты отринешь свет и пойдёшь без меня. Тогда и бочка иссушится и Любовь наша высохнет дотла. И кому же из нас троих будет больнее?" . Но молчу...
 

      ... - Я люблю тебя. Истинно. Мне бы по-хорошему приехать бы за тобой и увезти. Но я не могу, не могу.

      - Можешь. И знаю любовь твою. Она наша. Но ты не готов.

      - Ты жди меня, хорошо?..



      ... Жду. Уже ещё один месяц как жду. Ещё больше познав истинного тебя. Никогда и не думала, что лучший мужчина на свете, выше всяких стремлений, ещё и безумно заботлив, нежен, влюблён. Новая грань в тебе. Или это наша Любовь так раскрыла нас?

      
                IX



       Настал изменивший нас март.

       Нет, я не выдержала снова побыть образцовой женой, как ты в лёгком сарказме называл меня, но наслаждался этими встречами тебя у дверей объятьями и поцелуями, нет. Я вынеслась к лифту в бешенном стремлении сердца убедиться, что ты снова здесь. Из лифта выходят двое - ты и наша Любовь. Ты светишься светом немыслимым, всем золотом лучей Любви.

       Наше объятие. Выдох на вдохе. Твой стон:

       - Как я скучал по тебе! Боже, как я скучал по тебе! Как я к тебе бежал!!!

       В ответ только стон мой. Я слишком много знаю и слишком много молчу. Легко ли мне с этим жить?

       - Здравствуй, родной мой! Здравствуй!


       Тем же вечером ты делаешь мне предложение. Руки и сердца. Так получилось. Почти в шутку. И я ничем не отвечаю. Безмерна любовь, но раны твоей прошлой жизни мне известны. И я не стану очередной раной.

       Но утром спрашиваю то, о чём молчала месяц:

       - Родной, ты сказал, что искал меня лет двенадцать. Это как?

       - Ты была мне предсказана. Когда я бежал от жизни обыденной -  мне предсказали встречу с тобой. И я знал, что сердце подскажет тебя.

       - Это звуки свирели и прочие соловьи?

       - Это тишина. И я её услышал. Благостная тишина и полный штиль на воде. Ты помнишь нашу прогулку в парке, первое свидание?

       - До мельчайших деталей и до озноба в пальцах помню.

       - Я всё прислушивался к себе и никак не мог понять - откуда такая тишина? Я был сражён. Поражён. Нёс всякую чушь. Убегал от тишины и понимал - она внутри меня. Ты как тихая гавань, к которой стремятся после всех штормов жизни. Ты удивительна.

       - Мне тоже тебя предсказали. И на первом свидании было ещё что-то...

       Ты перебиваешь:

       - ВидЕние нас состарившимися вдвоём в оливком нашем саду?

       - А ты откуда знаешь? - округляю глаза.

       - Я увидел ту же картину. Тогда же. Она вспыхнула у тебя, а я увидел.

       - Ну, ты умеешь ещё и сны мои видеть. И приходить ко мне через тысячи километров. И даже ласкать при этом.  Значит удивительного ничего.

       - Да всё у нас удивительно, Наталь, всё. Этого небыло в коде моей жизни. Но я здесь, в твоих объятьях, живой, тобой живой...

       - Ты исчезнешь. Ты всегда исчезаешь.

       - Не в этот раз. Мы с тобой поженимся. Мы будем жить счастливо и долго в другой стране. На восемнадцатый год жизни я повешу себе медальку на грудь...


       ...Петербургский холод проникает сквозь кожу и мясо. Но я иду рядом с тобой, а значит с самым любимым из всех кто был любим на свете этом, оттого и холод не чувствую. Думаю о том, что придётся ловить взгляды всех девушек города на тебя. И чувствую себя заранее обездоленной. Но ты восклицаешь:

       - Вот что ты делаешь? Ну как так?

       - Ты о чём, Тошенька?

       - Все мимо проходящие мужчины уже свернули шеи, глядя на тебя. И вслед тебе.

       - Так может оттого, что я иду рядом с тобой?

       - Не лги себе, ты слишком яркая.


       И я снова промолчу. Счастливая я просто. А счастье из любой женщины сделает яркую звезду. К которой будут тянуться и тянуться. Но разве есть сейчас счастливые женщины? Потому и смотрели все, вытянув шеи. Как ты заметил - и девушки тоже. Но ещё мы остро столкнулись и с завистью в тот вечер. Так оба искрили счастьем, что собирали все взгляды. Конечно, если весь вечер обсуждать предстоящую свадьбу!


      - Замёрзла я сильно. Домой, глинтвейну сварю, да в ванну? 

      - Как скажешь...


      Гораздо позже, сидя в кресле, утомлённый и полный нежности, ты восклицаешь:

      - Многие меня обижали, многим удавалось ранить меня. Но ты ни разу меня не обидела. Так что - выходи за меня замуж всё-таки!

      - Сломать тебе жизнь?

      - Ну снова лжёшь себе!Ну что ты можешь сломать мне или во мне? Нас ждёт только счастье. Ты поезжай к родителям, я за тобой приеду. Поженимся и уедем жить далеко и долго.


      ... И было утро. И мы говорим о том как завтра отпразднуем твой день рождения и годовщину нашего знакомства. Строим планы, дурачимся, смеёмся вовсю. Но я замечаю на подоконнике камень. Чёрный. Окаменелую Любовь. И судорожно жду звонка. Продолжая смеяться. Лишь бы ты не заметил охватившую боль. Нужно успеть сказать главное:

      - Ты ночью произнёс фразу: "Запомни, Наталь, я любил тебя, люблю и любить буду." Я приняла это в себя и жить этим буду. Уеду, буду ждать тебя там, любить и верить.

      Затем резко перевожу разговор на юмор, не нужно видеть тебе моей глубочайшей боли. Знания, которое внутри меня.


      Звонок. Для тебя неожидан. Для меня смерти подобный. Сколько смертей ещё впереди?

      Ты резко притягиваешь меня к себе, вдавливаешь лицо в мой живот, пряча истинные слёзы.

      - Дела снова отнимают тебя у меня. Я не могу так больше. Мне хочется быть только рядом с тобой. Но надо ехать. И каждый раз когда я выхожу от тебя, я оставляю здесь свою руку, свою ногу, своё сердце. Ну ты понимаешь? Огромную часть себя. И мне приходится снова и снова восстанавливать себя. А я хочу только одного - быть всегда рядом с тобоооой, целовать тебя, радовать.

      - Каждый раз когда ты выходишь отсюда, ты забираешь с собой мою руку, мою ногу, моё сердце. И я остаюсь частью тебя, пришитой к части себя.

      - Но так больше не может быть! Я измучил тебя, измучил. Но я обещаю приехать за тобой. Ты только верь. Верь!


      ... У лифта я перекрещу тебя, впервые явно, всегда старалась незаметно, и скажу:

      -  С Богом!

      Ты лучезарно улыбнёшься, уже вернувшийся в тот мир, уже за железной бронёй, ответишь: "С Богом!", и шагнёшь в жизнь без меня.


                X



      Уехать из Петербурга было самой большой ошибкой. Утрата всего, даже света своего и вдохновения. Но я упорно не слышала голоса и не замечала  знаков. Упорно верила тебе, верила в твой приезд. Сомнамбулой гуляла по комнатам, ища ответы. По улицам, прощаясь с городом с которым слита. Воедино.

      Звонки и приезды друзей, голоса, голоса. И ни одного голоса кто сказал бы уехать и ждать. Все пророчили ошибку мою. От тебя снова ни слова долгое время. И вроде сомнения должны охватить, сердце должно подсказать, что наши последние "С Богом!" слова и были последними словами. И даже наш кактус внезапно начал желтеть и сохнуть, тот, что целый год рос и полнился соками жизни. Ведь он невольно стал талисманом нашей Любви. Он желтел. И я понимала - Петербург покидать нельзя. Только в этом городе я смогу восстать из пепла в который ты меня потом превратишь.

     Но в конце марта ты пишешь:

     - Ну почему, почему ты ещё в России? Почему не перебралась на юг?

     И столько боли в интонаии, и столько отчаяния доносится, что я понимаю -  снова идти ва-банк. Убьёшь или только смертельно ранишь потом - как знать. Но я должна сдержать обещание и уехать.
 
     Но приходит болезнь, страшная, мучительная. Снова знаком свыше. И я ещё несколько недель не могу встать с постели, с нашей постели...


     - Любовь! Где ты? Помоги же мне. Помоги встать и собраться.

     - Не нужно тебе собираться. Мы останемся здесь. 

     - Нам нужно ехать. Ты понимаешь, что он обещал приехать за мной туда?

     - Наталь... Там мы станем другими, мы изменимся. Да, мы будем ему светить, мы всё ещё будем важны ему, но уже не тем светом. Зажатые в тиски и втиснутые в рамки жизни другой - мы обе можем погибнуть.

     - Я тобой к нему жива, понимаешь, Любовь? Тобой! А значит им. Мне воздуха не хватает без него. Как сейчас тебе не хватает нашего света. Разве могу я предать того, кого предавать нельзя?

     - Уехав, ты иссушишь всех троих. Он пойдёт своей дорогой, в тлене и паутине мирских страстей, а мы с тобой можем не выжить без него.


     Но я вспоминаю глаза твои, зазеркалие прекрасной души, свет улыбки твоей, истинность твоих стремлений, слова, в которых фальши нет. Я вспоминаю как сильна твоя вера в наше счастье и... продаю всё. Особенно тяжело было продавать наши кровать и кресло. Мы никогда не будем прежними отныне...



     ... Петербург провожал мокрым снегом в конце апреля. Ветром пронизывающим, свинцовыми тучами. Петергург не желал отпускать. Как и все, кто меня провожал.

     - Не уезжай, Натуль, прошу, не уезжай, - молит девочка мной любимая, - останься, мы все поможем тебе восстановить распроданную жизнь и ты снова станешь счастливой здесь.

     - Родная, прости! Я должна.

     - Ты ничего ему не должна. На пальце твоём нет кольца, в паспорте нет печати. А значит ты ему никто.

     - Родная, печати никогда и не будет, я не позволю ему пройти ещё раз через ужас официальных браков. Мне ведь нужно его счастливым, а не окольцованным.

     - Ты всегда была сумасшедшей! Нельзя мужикам верить! Пусть приедет за тобой сюда, женится, сам потом вывезет.

     - Я всегда была сумасшедшей, всё верно. Ты возьми сейчас мой кактус, попробуй его оживить и сохранить. Это всё, что есть у меня от него.

     - Вот именно! Только кактус и пустые слова! Останься!!!

     Но я перекрываю поток её слёз, перекрываю слова всех друзей провожающих. Одним лишь шёпотом сухих губ:

     - Я обещаю вам стать счастливой. Обещаю. И мы ещё встретимся не раз. А сейчас отпустите с Богом.

     - С Богом!



                XII



     Тебя нет и нет. Прошло два месяца, а тебя нет и нет. Ни строчки, ни слова. Переезд домой обозначен новым витком боли во мне. Я не вижу лиц родных, не воспринимаю великолепие расцветшей, весенней природы. Сомнамбулой целыми днями брожу и брожу по городу детства, не замечая ничего кроме того, что мне теплее. Можно бродить, оказывается, и без ледяных ветров пронзающих. Но именно, что бродить. Сомнамбулой. Ни капли жизни во мне, ни капли света. Всего лишь глухое молчание внутри. И Любовь, летящая рядом, тонкими взмахами крыл отдаляет фантомы прошлого.

     Она снова взовьётся снопом золотого света только в середине мая. Я пойму. Побегу смотреть письма от тебя. И письма есть.

     - Я снова в Петербурге, в нашем грустном городе. Мне ещё нужно время.

     Хронос! Детей своих пожирающий! Какие немыслимые раны ты вырезаешь в сердце моём, Хронос!

     - Я понимаю. Я всегда понимаю. Хорошо, что жив...


     ... Через несколько дней мне звонит подруга, экзальтированно говорит и говорит без остановки:

     - Натуль, я звонила ему! Он был в спешке, но отвечал голосом радостным. Он сказал, что очень любит тебя и уже бежит к тебе! Понимаешь? Так и сказал: "Я уже бегу к ней!"

      Невыносимо счастье! Невыносимее даже того света, что ослепил весь мир сейчас могуществом своим золотым! Любовь озарила все миры невозможные в параллельности!

      Я начинаю жить.

      Уже другая я. Домашняя, без трона. Без свиты и короны.  Без возможности писать вдохновлённо. Совсем изменённая.

      И ты это почувствуешь. Изменённая я тебе не нужна. Спустя ещё два месяца ты пишешь тебя никогда не ждать.

      Не ждать. Никогда.

      - Я не вернусь никогда. Не смогу.

      О, Вселенная! Я рву тебя в клочья! Вгрызаюсь в горло твоё зверем раненным! В попытке испить твоей крови в последний раз. Лишь бы выжить.

      Выжить и не сломаться. Фарфоровой куклой не разлететься на мелкие осколки. Осколки могут ранить и тебя, любимый. А этого я не могу допустить.

      И всё-таки раню и раню, вцепляюсь тебе в мысли, в душу, в твой холод. Да, лёд на тебе и в тебе. Ни капли жизни в твоих глазах.


      - Я так решил. И так будет. Тебе меня ждать больше не нужно. Ожидание только отравляет твою душу. С каждым днём всё больше и сильнее.



      ... Сутки агонии. Звериной агонии смерти. Ору и ору на тебя, вгрызаюсь в сердце диким воем:

      - Не отпускай!!! Не отпускай...

      Словами страшными исчёркиваю все пространство нас разделившее, словами погибающей души. И нет в них злости и ненависти, есть боль, глубочайшая боль, которую если не разделить с тобой - станет последней болью. И смертью.

      Только через сутки встречаюсь глазами с собственной болью. Она не одна. Привела ко мне боль твою. И я вижу как сильна она. И продолжаю агонию.

      - Мы убиваем тебя, Любовь! Мы намерены тебя располовинить! Ты понимаешь? Располовинить. И жить твоими остатками, каждый со своим. Разве можно делить живое?

      - Прости его.

      - Моё прощение ничего не изменит. Прошу, умоляю, не дай ему тебя разделить. Останься такой. Я найду в себе силы взращивать тебя дальше в сердце своём и наш свет продолжит озарять ему путь.

      - Мы нужны ему, знаю, Наталь. Но в боли своей он не видит иного как отречься от нас. Думает так будет проще.  Идти одному и во мраке.

      - Любовь. Я буду его ждать. И верить. В него и ему. И в нас. Когда-нибудь он сможет простить меня.

      - Потерпишь ход Хроноса? Выдержишь жить во льду нового ожидания?

      - Сделаю всё ради вас двоих. Главное для него сейчас - чтобы я не предала.

      
      Во мне золото света, нашего света, любимый. Даже скованная льдами боли прошу тебя черпать живительный свет. Тебе он сейчас нужнее. А я буду ждать. Сколько нужно.

      У нас есть она, Любовь.


                03.-13.07.2015