Вторжение

Илья Волотов
Влюблённые прятались в сумерках рощи,
У царственной липы сплело их тела,
И липу ту наземь свалить было проще,
Чем их разлучить, где цвела полумгла.

Дыханье, смешавшись, их стало единым,
Как встречных двух ветров шальное крыло,
Одним колыханием, долгим и дивным,
Качало, кружило их, словно несло...

Но чьи-то за ними глаза наблюдали,
Красивые, женские, злые глаза...
И он их заметил, но губы лобзали
По-прежнему деву, смотри, мол, краса...

Вдруг сердце у девушки остановилось,
И тут же пошло... но... ужасен разрыв:
Колдунья в неё вероломно вселилась,
На время ей тело своё подарив.

Смотри, как умею я... вчетверо страсти
Во мне - ты почувствовал? - больше, чем в ней...
И он, обезумевший в ведьминой власти,
Лобзает у липы её всё сильней...

Срывает одежду, роскошные груди -
Так вот что скрывала она от меня! -
Сжимает, зверея... и зверя в нём будит
Всё больше она, распалясь от огня...

А дева - глядит в чуждом, страшном ей теле,
И чувствует похоть его и грехи...
Не веря глазам своим, прячась у ели,
Молясь, чтоб пропели скорей петухи...

Но глаз оторвать от злодейства не может...
Вот вышла... ей нечего больше терять...
Он видит её... как безумен он, боже,
Не в силах, помешанный, даже узнать...

Вдруг... молнии вспышка... колдунью в объятьях
Нагую сжимает, прижатую он...
А дева бежит... и вослед ей проклятья
Шлёт ведьма, забрав его в сладкий полон...

Он жарко целует порочные губы,
И в грешные смотрит влюблённо глаза,
Берёт, как животное, жадно и грубо,
Без устали... близко грохочет гроза...

Безумная ночь забирает все силы,
Наутро - один он, вокруг - никого...
Идёт по следам убежавшей он милой,
У липы она поджидает его...

Он снова вернулся, на прежнее место...
Но что-то уже изменилось и в ней:
Исчезла невинность, исчезло блаженство
И чистая радость весенних их дней...

Ушло в никуда, в ничего - всё, что было...
В ней ведьминой часть поселилась души,
Которой она часть души подарила,
И тайно встречалась в лесной с ней тиши.

И он - этих встреч был невольный свидетель,
Не зная, кто с ним в тишине колдовской
Из них оставался, и кто на рассвете
Губами будил его мирный покой...