Он стоит у окна, хмуро курит в тягучий рассвет. Она что-то привычно щебечет, несет околесицу. Две остывших души. Между ними хромой табурет, на котором читались стихи, а теперь бы – повеситься.
По щекам растекается тушь повседневных забот. Утомляют звонки с обсужденьем чужого/избитого. Их спасла бы безумная встряска с дыханьем рот в рот. Но в глазах только колкие айсберги Ледовитого.
Это «вместе» уже не бодрит, словно утренний душ. Он уходит в себя. Ей привычней в своем одиночестве/в паутине из псевдо-эмоций и чувственных стуж/. Подойти бы, обнять его губы… Да только не хочется.
От вселенского холода треснул скукоженный мир. Воздух давит виски, душит страх затяжного падения с пика бешеных чувств в тесный панцирь хрущевских квартир. Вот и ищут второе дыханье, как веру в спасение.
Нелюбовь – это вечный стандартный прогиб в догги-стайл. Череда неотмеченных дат на царапинах совести. Он упрямо молчит, она пишет украдкой е-майл – эпилог к мизансцене в банальной и приторной повести.
Обнаженные фразы не трогают. Грохот ключей раздраженно сменяет замков чемоданных ворчание. Она – кошкой в клубок своих мыслей. Он – в утро, ничей…
…Только скрип табуретный в завесе тугого молчания.