Тихо плачет город от дождей осенних.
Я уже не молод, но судьбой обласкан,
Сидя у окошка, я гляжу на север,
И мурлычет кошка: «Всё, что было – сказки!
Всё, что будет – сон лишь, может и не в руку,
Видишь, но не слышишь кто в снегу, как нерпа,
Кто подарит мячик, кто печаль и скуку
В угол, молча, спрячет и забьёт фанеркой».
«Киса, моя Ксеня, – я ей отвечаю, –
Небо не синеет, солнце не в зените…
А беда приходит – ты не замечаешь, –
Что нога в сугробе и глаза закрыты.
Кто тебя не слышит, тот в тебе всё душит,
Утопая в жиже собственных разборок,
Всё гадая ночью на кофейной гуще,
Ртом ловя порочный ветер наговоров.
А Мечта давно уж с влажными глазами,
Ходит неуклюже и не пьёт «Мартини»,
Надорвались струны арфы мирозданья,
Столбик шкалит ртутный, не горят сапфиры,
Не горит лампада, радость не в утробе…
Может, так и надо? Солнце ж не в зените?
Пусть замёрзнет ночью, коль нога в сугробе,
Коль увязла прочно, и глаза закрыты?
Скоро иль не скоро: но Мечта замрёт вся,
Не снижая скорость, в горизонт воткнётся,
И не будет боле. И придёт другая:
И в глазах нет боли, но уже седая.