Действующие лица:
Мирра Давыдовна – статная женщина с широкими плечами. На вид ей около 48 лет. У нее коротко стриженные, слегка вьющиеся волосы с сединой.
Тала – хрупкая девушка 28 лет. Высокая, тонкая, будто прозрачная. Длинная коса собрана шпильками на затылке.
Аня и Веня – дети 6 и 4 лет.
Игорь – муж Талы. Военнослужащий.
Женщина — немолодая, полная. Она прихрамывает. Голова туго завязана платком по самые глаза.
Действие первое:
Сентябрь. Сумерки. Вот-вот начнется дождь. Грохочет гром. Вспышка молнии освещает поляну. На ней стоит одинокий громадный дуб, раскинувший свои ветви, будто ладони, поддерживающие небо. У подножия под ветром пригибаются вызревшие травы и последние луговые цветы.
Тала: (Из темноты) Веня, Аня, бежим под дерево. Здесь мы переждем дождь.
Тала с узлом в руках и двое детей бросаются к дубу, прижимаются к стволу. Они запыхались от бега. Дети смеются. Последней появляется Мирра Давыдовна. Она снимает тяжелый заплечный мешок и садится на траву у ног детей.
Мирра Давыдовна: Этот скоро пройдет. Только бы огонь развести, одежду высушить. Негоже спать в мокром. Давайте-ка, Аня, Венечка, собирайте сухие веточки, кладите их под мешок.
Дети принимаются собирать веточки.
Тала: (садится рядом с Миррой Давыдовной) Далеко еще идти, как думаете?
Мирра Давыдовна: А кто же знает. Пешком я в Ленинград еще никогда не ходила. Да и кто скажет, в такое время, долго ли нам еще мытарствовать. Война все же.
Тала: Война. Жуткое слово какое. Когда в школе в учебниках читала, не было так страшно как теперь. Тетя Мирра, как же мы дальше жить будем?
Мирра Давыдовна: Будем. А это главное. Подумаешь, война. Сколько их было, этих войн. И где они? Только в твоих учебниках и остались. Справимся. Не мужики наши, так мы сами. (Встает на ноги, стряхивает воду с одежды, поправляет волосы гребнем и начинает разводить костер).
Тала: (Продолжает сидеть, наблюдает за детьми, которые тут же затеяли игру с ветками) Смотрю я на вас, тетя, и удивляюсь, как у вас все просто и легко. Будто не вы месяц идете по лесам и болотам, прячетесь от немцев и их собак.
Мирра Давыдовна: А чего печалиться? Слезами, милая моя, только умываться, а дела горем не выполнишь. Наша с тобой задача сейчас какая? За детьми приглядеть, накормить их и согреть, сохранить, наконец, и довести до Ленинграда, где твой Игорь служит. Куда же еще бабам деваться, как не за мужика прятаться? А пока этой стены ни у тебя ни у меня нету, надо всю себя в кулак собрать и идти. Давай-ка, доставай, картошку. Будем ужин готовить.
Тала: (Начинает разбирать тяжелый мешок, вытаскивает картофелины, завернутый в белую ткань кусочек хлеба и мятую бумажку с солью) Я все думаю, а что было бы, не поедь мы к вам на лето с детьми. Остались бы в Ленинграде, рядом с Игорем, и ничего бы этого не было.
Мирра Давыдовна: Здрасте, пожалуйста. Ты что такое говоришь, милая? Или думаешь, что война не началась бы, если бы вы в своей коммуналке остались? Оно и лучше, что приехали. Игорю и в Ленинграде не до вас было бы, а так ничто не отвлекает от службы. Глядишь, через пару недель обратно погонит немцев. Хватит им уже, загостились.
Тала: Измучили мы вас.
Мирра Давыдовна: Это я сама себя измучила. Надо было детей рожать, а не к племянникам липнуть будто муха к сладкому. Чужие дети роднее отца и матери стали. Вот мне бы лет десять скинуть, да мужа живого и здорового…Я бы родила кого. Дочку или сына. А лучше двойню сразу. А то чувствую себя перезревшей ягодой. Столько во мне всего – вот-вот лопнет.
Тала: Отчего же не рожали?
Мирра Давыдовна: Вначале не хотела. Дуреха. Все охота была погулять. Я знаешь, как песни петь любила, да плясать? Ой. Бывало, выйдем вечером с девчонками за калитку, да как зададим…А потом Леня запротивелся. У него тогда отца арестовали. Все боялся, что и за нами придут. Куда же мы с малым дитем?.. Так одни и остались. Зато у братьев его вон сколько сыновей да дочек народилось. На целое село. Все переженились, замуж повыскакивали, своих детей народили. Сорвались с родных мест и разлетелись. Только вот летом и вижу, когда в родные края приезжают.
Тала: Да, большое семейство.
Мирра Давыдовна: А что толку? Где оно теперь? Только убитых шесть штук, да свой погост после тифа. Жрет нас война, будто хлеб с солью.
Костер разгорается. Дети садятся к огню. Тала делит для детей кусочек хлеба. Мирра Давыдовна тихонечко запевает песню:
Стаканчики граненые упали да со стола,
<Ромд`ы, мод`ы>, красавица да бросила меня.
Не бьется сердце бедное, и одинок я вновь,
Прощай, ты радость светлая, прощай, моя любовь!
Разлука, ты разлука, чужая да сторона,
С тех пор, когда граненые упали да со стола.
Мне на полу стаканчиков разбитых да не собрать,
И некому тоски своей и горя рассказать.
Стаканчики граненые упали да со стола,
<Ромд`ы, мод`ы>, красавица да бросила меня
(Песня из репертуара Петра Лещенко).
Тала: На ночь здесь останемся?
Мирра Давыдовна: А хоть бы и здесь. Место посуше, далеко от деревень и дорог. Так что сегодня здесь остановимся. Дети умаялись. Пусть выспятся. А завтра, как только солнцем все прогреется, двинемся дальше.
Дождь не затихает. Слышатся далекие раскаты грома. Вокруг темнота. Наступает ночь.
Тала: Знать бы, где оно, это дальше. Идем, идем. Все ноги гудят. У Нюры ботиночки совсем изорвались, а Веня прихрамывает, пятку истер в ботиках с чужой ноги. У меня коленка не проходит с тех пор, как я в той деревенской бане упала.
Мирра Давыдовна: Все пройдет. И боль и усталость. Только бы дойти уже. А баньку эту ты еще долго помнить будешь. На неделю, пока Венечка в горячке был, стала нашим домом. И натопить смогли, и выкупаться, и ребенка на ноги поставили. Считай, подарок судьбы тебе был.
Тала: Не надо таких подарков больше. Жуткое место. Тридцать домов, и все пустые. Ни людей ни скотины. Только выбитые стекла и перья повсюду, даже в закрытом колодце.
Мирра Давыдовна: Люди ушли не по своей воле из родных домов. Я тебе тогда говорить не хотела. Подумала, сорвешься, побежишь искать другое место, а у тебя ребенок больной на руках. О нем надо было думать. Я ведь когда пошла искать из еды что-нибудь, нашла их всех.
Тала: (закрыв рот ладонью) Господи…
Мирра Давыдовна: И стариков, и старух, и деток малых. Сожгли их в амбаре за садами. Оттуда и запах этот удушливый приносил ветер. А я им всем молитву почитала, да спасибо сказала за кров, да за хлеб, что в их домах нашла.
Тала: (Сквозь слезы) Не надо такое при детях рассказывать.
Мирра Давыдовна: Не хотела говорить, да не могу смолчать. Вижу их каждую ночь. Иные живыми ко мне приходят, просят о чем-то, а я их не понимаю.
Тала обнимает детей, пытается закрыть их уши. Мирра Давыдовна подбрасывает ветки в огонь.
Тала: Мерзость, какая мерзость. Вся эта чудовищная война — мерзость... (Поправляет на детях одежду) Вот мы домой вернемся, и все у нас опять будет хорошо. Пусть скорее уже этот тяжелый год войны закончится. Надоело все.
Мирра Давыдовна: (Тихо) Это хорошо, что тогда собака залаяла. Откуда она только взялась. Видимо, нас охраняла, да, Венечка? Она первая немцев заметила и нам знак дала, чтобы мы просыпались и уходили.
Тала: Все, хватит. Страшно от таких рассказов.
Мирра Давыдовна: А ты не бойся. Бояться можно только тогда, когда есть, кому страх прогнать. А так ты сам со своим страхом воевать должен.
Тала: Ой, тетя Мирра, любите вы на ночь страшилки рассказывать. Мне потом только и снится дом в Ленинграде с разбитыми окнами. Страшно так. Не надо больше. Спать скоро.
Мирра Давыдовна: А мы вот сейчас поедим и сытыми спать ляжем. Сытого страх не возьмет. (Вытаскивает из углей печеные картофелины, чистит их и разламывает, раздает детям, последнюю делит с Талой).
Тала: Холодно скоро будет. Уже по ночам просыпаюсь, зуб на зуб не попадает. Скорее бы дойти. А то дети болеть начнут.
Мирра Давыдовна: Да, дети... Я вот часто вспоминаю, как была маленькой совсем и в доме у родителей собиралась вся родня. Старшие братья с женами и детьми, да тетки с дядьками, да какие-то бабки. Тут тебе и подарки и сладости всякие. Песни, да танцы... Сесть негде, посуды на всех не хватает, а всем весело... Какой дом был.
Тала: Я до сих пор звуки его вспоминаю. Вот почему-то память у меня странная. Лица не помню, имена не помню, а звуки, стоит только представить человека или дом какой. Тут же слышу нотки голоса, скрипы дверей и половичин.
Мирра Давыдовна: Вот только в памяти, пожалуй, и остался наш дом. Такое полымя виднелось из-за леса. Все погорело, не иначе. Спасибо Севе.
Тала: А я еще тогда сквозь сон слышу, что стучит кто-то, а встать не могу. Такая духота в доме была от печки натопленной, что даже голова разболелась. Только чувствую, что хлебом свежим пахнет. Давно не пекли, и вдруг хлеб.
Мирра Давыдовна: А мне накануне свекор приснился. Будто к кровати моей подходит, а я почему-то мокрая вся, простыней вытираюсь. «Ты, - говорит, - напеки из остатков муки хлеба, да уходи днем в лес. Жарко в доме будет. Лишнего не бери. Идите налегке. К людям не выходите». Потом погладил меня и от руки его холодом повеяло. Так я сразу вскочила, тесто затворила. Не к добру он приходил. Ни разу не снился, а тут пришел. Вишь, как.
Тала: А я покойников ни разу во сне не видела. Мне мама перед смертью сказала: «я к тебе приходить не буду, чтобы не пугать». И не приходит. А иногда так хочется, чтобы она порадовалась за меня или помогла советом.
Мирра Давыдовна: Она всегда рядом. Просто тебе не показывается. А так и помогает, и выручает. И видит все. Уверена, когда ты Анечку и Венечку рожала, так она рядом была, за руку тебя держала, боль отводила. На то она и мать.
Тала: Может быть…
Мирра Давыдовна: Не может, а так и есть. Все, кто любил нас при жизни, после смерти навещает и охраняет от бед. Потому и память о них надо беречь.
Тала: Мне подруга одна по школе рассказывала, как к ней покойный брат приходит и все предсказывает: какую оценку поставят, какой билет на экзамене выпадет.
Мирра Давыдовна: Ну, это уже сказки. Вот в карты, да, там можно так. Лия, жена дяди Севы, у той в роду цыгане были. Так она карты раскладывала так, что наперед на год всем все рассказывала. Кому чем болеть, что терять, кого опасаться. Она мне и смерть мужа нагадала, и на бездетность обрекла. И себе, бедняга, смерть от воды предсказала.
Тала: А я не хочу знать судьбу наперед. Лучше надеяться, чем мучиться от безысходности.
Мирра Давыдовна: А знаешь, как говорят? Знать бы, где соломку подстелить. Вот, считай, нам с тобой, да с ребятишками, дали шанс на спасение. Подстелили соломку. А не знай мы этого, кто скажет, где бы были сейчас.
Тала: Понять все никак не могу, отчего же сам дядя Сева не пошел с нами?
Мирра Давыдовна: Ему бояться было нечего. Донес староста только на тебя, как на жену красного командира. Ушли мы, и, видишь, как всему селу аукнулось. Пожгли дома. Ох, недобрыми словами поминают нас родственники и соседи.
Тала: Вот война кончится, я всех соседей обойду, прощение попрошу.
Мирра Давыдовна: Не тебе надо прощение просить, а тем, кто столько горя принес. (Вытирает детям руки, перепачканные печеным картофелем) Давайте спать лучше. Выспаться надо. Завтра опять идти.
Тала: (Укладывает детей спать, вытаскивает из мешка детское одеяло и, уложив головы сына и дочери на свои колени, укрывает им ребятишек) Тетя Мирра, Вот мы в Ленинграде будем, я для вас пирожков напеку, с вареньем, как вы любите. И будете вы у нас жить до конца войны. А потом мы с Игорем вместе поедем и новый дом справим на том же самом месте, чтобы было куда родным приезжать.
Мирра Давыдовна: …Только бы в Ленинграде все тихо было. Вестей оттуда уже больше года не было. Говаривали, что не сдали врагу, а что да как, кто же его знает.
Тала: Я им сдам. Вот мы придем, я все Игорю расскажу: как страшно было, как дети голодными несколько дней были, как мы по оврагам прятались, как в баньке жили, да как на наших глазах человека повесили. Все расскажу. И тогда он злее станет, и сильнее бить немцев будет.
Мирра Давыдовна: Что же он, не знает, что ли, что на свете делается? Обо всем ведает. Только сердце не на месте, потому что о вас переживает.
Тала: Ваше сердце тоже покоя не знает.
Мирра Давыдовна: Мое мучается, как бы вас сохранить, да самой выжить. А его рвется от неизвестности, живы ли вы. А это куда страшнее. Я от мыслей своих сильнее становлюсь, а из него эта мука силы тянет.
Тала: Я его так люблю, тетя Мирра. Так люблю. Мне иной раз мама говорила: не бывает такой любви, нельзя так любить человека. А я люблю. Помню, он еще в училище учился, а мы с подружкой на танцы ходили к ним. Так я стою перед ним, ни жива, ни мертва, вдыхаю запах его. А потом несколько дней только этим запахом и живу.
Мирра Давыдовна: Дурочка ты, Талка.
Тала: Ничего не дурочка. Просто я нашла своего человека. Не зря говорят, что каждый рождается, чтобы найти своего человека. Вот Игорь – мой человек. Мы с ним думаем одинаково, говорим одинаково. А иногда можем вообще ничего не говорить. Достаточно только посмотреть друг на друга и все понятно станет.
Мирра Давыдовна: (с улыбкой) Нда. И прям – свой человек.
Тала: Мы иногда встречались, не назначая встреч, а только потому, что захотелось увидеться. Вот сижу на занятиях, думаю о нем, представляю, как стоит на ступеньках и меня встречает. Выхожу, и правда, стоит, а ведь не собирался приходить.
Мирра Давыдовна: Ой, Талка, выдумщица ты. Наивная еще девчонка. Сильно привязываешься ты к людям. Больнее будет отрываться.
Тала: Зачем отрываться? Глупости какие. Он мой муж, я его жена.
Мирра Давыдовна: Знаешь, как мне моя тетка говаривала? Любовь – стакан со сладкой водой. Начнешь пить, за пару глотков осушишь. Решишь сохранить, поставишь на полку, будешь смотреть только, да вздыхать, так вода все равно до капли испарится однажды.
Тала: Нет, у нас все навсегда. Как же я могу не любить Игоря? А кого же я тогда буду любить?
Мирра Давыдовна: Да мало ли мужиков на свете.
Тала: Я так не хочу. Мне другой не нужен. Зачем он мне? Что я с ним делать стану?
Мирра Давыдовна: Глупая ты, глупая. А что ты с Игорем делала? То и с другим будешь.
Тала: Не хочу. Игорь меня всю знает, мне ничего скрывать и объяснить ему не надо. Он все понимает, все чувствует. Он – мой. А другой? А если он меня любить не будет?
Мирра Давыдовна: А без любви неужели семьи не живут?
Тала: Да разве такое бывает? Без любви. А зачем тогда жить вместе? Он же в любой момент уйти может. Скажет, суп не так варишь, занавески не так подшиваешь, и уйдет. Зачем такой нужен?
Мирра Давыдовна: Так для тебя любовь – это как веревка, которая привязывает двух людей друг к другу?
Тала: Глупости какие. Любовь – это когда все утрачивает смысл. И время и вещи. Есть только один человек, ради которого ты все делаешь. И в ответ получаешь то же самое. И при этом тебе не надо ничего бояться. Потому что он ценит в тебе все, что уже дано при рождении и не стремится тебя переделать.
Мирра Давыдовна: Надо же. Я, знаешь, в первый раз влюбилась, когда мне лет четырнадцать было. К нам на лето в работники нанимался мужик из соседнего села. Всем бабам в округе нравился. А жил один. Меня рассказы о нем, о том, как сохнут по нему бабы, задевали. И я решила, что буду как все, тоже его любить. Вздыхала по нему, пряталась за забором, все смотрела за ним. А однажды он возьми и подкарауль меня. «Любишь», - спросил. «Люблю»,- говорю. А у самой сердце сейчас разорвется от страха. Взял и поцеловал в губы. Я возьми и укуси его, да бежать со всех ног. Прибежала в дом, а во рту привкус крови. Вот он у меня любовь к этому мужику и отбил.
Тала: Это не любовь была. Это вы просто хотели казаться взрослой, быть как все. Или вы думаете, что я до Игоря не увлекалась мужчинами? Увлекалась. Например, соседом Анрнольдом Иосифовичем. Он мне казался самым умным. И я ходила к нему и сидела часами, готовая сделать для него что-либо. Пыль протереть, чаю согреть, книги на полки составить. Это я потом поняла, что это только проявление уважения к человеку. И мне совсем не хотелось, чтобы он меня за руку взял и тем более поцеловал. Арнольд Иосифович угощал меня конфетами, помогал с уроками, а иногда разрешал приводить подруг и читал нам что-нибудь по французски.
Мирра Давыдовна: Сколько ему лет было?
Тала: Он совсем не был стар, если вы об этом. Пятьдесят четыре.
Мирра Давыдовна: А тебе?
Тала: Двенадцать.
Мирра Давыдовна: Ну, теперь понятно. У него свои дети были?
Тала: Нет, он жил один, преподавал в школе. Его жена с дочерью бежали в Польшу перед революцией, мы об этом узнали после его ареста.
Мирра Давыдовна: Бедные люди. Сколько же таких несчастных людей, принявших от судьбы свою чашу. Для одних она полна слез и боли, для других — с привкусом горечи. И лишь немногим достаются те, что наполнены счастьем. Но с началом войны во всех чашках только привкус крови.
Обе замолкают. Горит костер. Мирра Давыдовна подкидывает ветки в огонь. Дети спят. Тала гладит их по головам, поправляет одеяльце.
Тала: Как там Игорь сейчас...
Мирра Давыдовна: Ну, что ты опять? Жив он, это главное. Вот дойдем и обо всем расспросишь, и как жил без вас этот год, и чем питался, в чем нуждался.
Тала: Ой, надеюсь, ему соседи помогают. Он ведь такой не самостоятельный. Лишний раз себе не приготовит.
Мирра Давыдовна: Он военный, с них спрос особый, не до кухни ему сейчас.
Тала: Мне почему-то раньше казалось, что быть военным — это хорошо. Дальше учений не пошлют, говорили у нас соседи. А сейчас понимаю, что военные — это первые, кто погибает на войне. Ой, что я говорю...(закрывает лицо руками)
Мирра Давыдовна: Война не разбирает, военный ты или нет. Ей что в форме, что в платье с кружевом — все одно. Выкосит всех, перемелет в муку, раскидает с ветром по свету. А с другой стороны война на пользу - все язвы обнажит. Если человек с червем в сердце живет, сразу видно станет. А так живет с тобой по соседству, на праздники к тебе ходит, а сам доносы строчит. Война из людей подлость наружу вытаскивает.
Тала: Я подлых и без войны вижу. Вон, чего далеко ходить, друг Арнольда Иосифовича. Старенький такой дяденька. Придет, сядет в кресло и бурчит часами. Все ругает кого-то, а сам слушает, что Арнольд Иосифович скажет. Он потом первым прибежал, когда квартиру опечатывали, выпрашивал какие-то вещи, якобы для какого-то института.
Мирра Давыдовна: И ему достанется. С лихвой.
Дождь закончился. С веток дерева капает. Слышно, как где-то далеко протяжно замычала корова.
Тала: Вы слышали, тетя Мирра?
Мирра Давыдовна: (прислушавшись) Может молока сходить для детей попросить?
Тала: Ой, это было бы так хорошо. Еды совсем не осталось, а молока сто лет не пили.
Мирра Давыдовна: После грозы молоко киснет. Может не пожалеют. Только бы в деревне немцев не было. (Поднимается) Пойду сразу. Чего тянуть? (Уходит).
Тала какое-то время сидит молча. Потом начинает тихонечко петь, будто колыбельную.
Сухой листвой в саду шуршит печально осень.
И в окна каплями стучит холодный дождь.
Сейчас пробьют часы тяжелым звоном восемь,
Но знаю я, ты не придешь.
Ты не придешь ко мне с улыбкой и цветами
Осенний долгий вечер коротать.
Как часто мы, того не зная сами,
Не можем наше счастье удержать.
Оно приходит к нам незваным.
Оно уходит, не спросясь.
И дорогим воспоминаньем
Прошедших дней оно терзает нас.
И все, что было так красиво,
Сметает время злой рукой.
Но ты за все скажи ему спасибо,
Оно тебе вернет покой.
Быть может, там, где ты теперь, метель и вьюга.
И все тропинки снегом замело.
Быть может, ты совсем забыл о прежнем друге
И чувство прежнее прошло.
А здесь шуршит еще сухой листвой ненастье,
Осенний дождь шумит всю ночь в саду.
Я берегу свое былое счастье,
Ты не придешь, но я тебя здесь жду.
(«Когда падают листья», танго на слова Павла Бернадского. Из репертуара Изабеллы Юрьевой.)
На последних словах из темноты появляется Мирра Давыдовна, выглядит растерянной.
Мирра Давыдовна: Странно. Не почудилось же. Ясно слышала — корова мычала. Обошла все вокруг — нет ни единого дома или сарая. Не иначе убежала, да заблудилась. Вот тоже мытарствует, бедняга. А искать ее в темноте — что иголку в стогу сена. Надо утром пойти посмотреть.
Тала: Скорее бы это утро.
Мирра Давыдовна: (вновь усаживается к костру, вытягивает к огню промокшие ноги) Вот сколько раз говорила — никогда не торопи время. Сколько его тебе отпущено? Знаешь? Зачем спешить? Я иногда во сне всех своих родных, кто ушел, кто сгинул, вижу. И все они все так же молоды. И плачу потом до утра как дура. А все почему? Потому что не ценила время, когда с ними рядом была. Все куда-то стремилась вырваться, убежать. У нас родители, например, из Петербурга в деревню переселились. Мама тогда была в работницах у какой-то вдовы, а та, умирая, оставила ей денег немало, да земли кусок. Вот они с отцом на все эти сокровища и отстроились, хозяйством обзавелись, зажили в деревне, откуда отец родом был. Детишек нарожали. Мама, бывало, как начнет о Петербурге рассказывать, о домах, о людях, так у меня даже сердце щекочет. Так хотелось уехать туда, работу себе найти, судьбу свою отыскать. Для нас, ребятишек, это было какое-то сказочное место, в котором родители были молодыми и красивыми, в котором они нашли друг друга и были счастливы... (Замолкает и какое-то время молча улыбается, глядя на огонь) Получается, что я иду сейчас с тобой в Ленинград и свою мечту исполняю. Потому что именно там у вас с детками будет семья, дом, и ваше семейное счастье.
Тала: Да. Обязательно. И вы будете счастливы.
Мирра Давыдовна: И я...
Какое-то время они молчат. Мирра Давыдовна подкидывает ветки в огонь, потом начинает тихонечко что-то напевать. Вдруг из темноты доносятся звуки ломающихся сучьев. Обе женщины вздрагивают, настороженно всматриваются в темноту. Тала сильнее прижимает к себе детей. К дереву выходит женщина.
Женщина: Я не хотела вас напугать. Не бойтесь. Я одна тут. В Псков иду. Увидала ваш костерок, решила заглянуть. Можно?
Мирра Давыдовна: (с укором смотрит на непрошеную гостью, потом на Талу, которая улыбается незнакомке) Присаживайтесь.
Женщина: А я вот вам... Молочка принесла. (Протягивает небольшой бидончик с привязанным к нему пояском) Вы, поди, мою Машку услыхали. Мы с нею тут неподалеку.
Тала берет горшок, делает большой глоток молока. Потом протягивает Мирре Давыдовне. Та все это время внимательно наблюдает за внезапно появившейся женщиной. Молоко пробует осторожно, потом пьет с жадностью.
Тала: Надо детей напоить. А разбудить жалко.
Мирра Давыдовна: Не буди. Сейчас поели. А утром покормить будет нечем. Я бидончик под деревом в ветках спрячу. Там прохладно. (Встает, уносит бидончик)
Женщина: (молчит какое-то время) Я корову к сестре родной веду, в Псков. Там работы нет, без денег и еды никакой. Соседка сестру видела, говорит, совсем плохо им. Последние вещи из дома вынесли, на еду выменяли. Так я решила Машку свести. У сестры четверо детей, мужик в самом начале войны сгинул... Им без коровы никак.
Тала: А как же вы без нее?
Женщина: А мне много ли надо? Одна осталась. Мужа еще в тридцатые похоронила, двое сыновей было, школу окончили и сразу на фронт. Вот как ушли, так вестей никаких и нет. (Садится на расстоянии от костра)
Мирра Давыдовна: (возвращается, занимает свое прежнее место) А далеко ли до Пскова?
Женщина: Не, тут рукой подать. Завтра с утра с Машкой уже там будем. А вы разве не в Псков?
Мирра Давыдовна: Нет, мы дальше идем.
Женщина: И правильно. Сейчас Псков не узнать. Даже улицы переименовали на немецкий манер. А недавно к тому же запретили селиться беженцам, чуть что сразу в комендатуру вызывают. Племянница моя ходит часто в город, а тут вернулась третьего дня, вся белая. Говорит, людей задерживают, в тюрьму бросают. И оттуда не возвращаются. Слышала, что их в лес вывозят и убивают.
Тала: Какой ужас.
Мирра Давыдовна: Что же вы думаете, корову вашу не отберут у сестры?
Женщина: Сестра не в центре живет, в пригороде, как на Гдов ехать. Там у нее домик свой, огородик небольшой... С чего это отберут? Корова будет ейная. Она при желании сможет молоко продавать, да хлеба купить. И ей польза и другим хорошо.
Мирра Давыдовна: А сами то вы давно идете?
Женщина: Не, я из-под Опочки. Тут недолго. С Машкой только тяжело. Она же упирается, если устанет.
Тала: Как же вы не боитесь по лесам ночью идти?
Женщина: А чего бояться, если я в этих лесах выросла? Каждый год то грибы, то ягоды. Все исхожено.
Тала: Одни ведь.
Женщина: И что с того? Я давно одна. И когда муж был, все одно как одна была.
Мирра Давыдовна: Вы нас извините, нам вас поблагодарить нечем. Мы давно уже в дороге, все, что можно, выменяли на продукты.
Женщина: Разве я награды какой ищу? Что я, не понимаю, что ли. Идете давно, голодные. А пуще мне ребятишек малых жалко стало. Я же вас еще до дождя приметила. Смотрю, вещей немного совсем, уставшие, от людей прячетесь.
Мирра Давыдовна: Мы не прячемся, мы просто не хотим привлекать к себе внимание.
Женщина: Да неужели я не понимаю. Время такое.
Где-то рядом замычала корова.
Женщина: Ну, пойду я...Доброго вам здоровья. (Встает и, не поворачиваясь к женщинам спиной, пятясь, уходит в темноту. Через какое-то время оттуда слышен ее голос) Ну, пошли, что ли, Машка.
Тала: Хорошая женщина.
Мирра Давыдовна: Я, наверное, не решилась бы пойти вот так куда-то.
Тала: (С улыбкой) Тетя Мирра, вы сейчас идете... но не куда-то, а в Ленинград.
Мирра Давыдовна: Да, и то правда. Давай уже засыпай, я сейчас еще посижу, костерок покараулю, чтобы спать теплее было.
Тала: Добрых снов. (Тянется поцеловать Мирру Давыдовну в щеку)
Мирра Давыдовна: Добрых, моя хорошая. (Целует племянницу).
Тала: (Закрыв глаза) А хорошо было бы проснуться, и ты уже в Ленинграде, дома, с Игорем.
Мирра Давыдовна: Спи, дуреха.
Где-то вдалеке начинает тихо звучать мелодия. (Альфред Шнитке «Танго в сумасшедшем доме» из оперы «Жизнь с идиотом»)
Темнота сгущается. Огонь костра едва различим. И внезапно эту темноту начинают рассекать крупные хлопья снега. Вначале их немного, потом снег усиливается, и, наконец, снег тоже исчезает в темноте.
На какое-то время наступает тишина.
Вновь теплится свет. Он становится все сильнее и сильнее. Музыка вновь начинает звучать, все громче, громче. И вот уже видно дерево, оно все в зелени. К большой ветке привязаны качели. На них Аня и Веня. Они смеются. Рядом стоит Игорь в форме, но без знаков отличия, без ремня, без головного убора, с расстегнутым воротом. Тала поднимается с земли и идет к нему навстречу. Они обнимают друг друга. Следом на колени поднимается Мирра Давыдовна. Она плачет. Пытается улыбаться. Потом закрывает лицо руками и опускает голову.
Конец.
14 февраля 2013 года.