Под утро небо над городом ниже крыш, и голуби требуют хлеба, а ты не спишь, и где бы мы ни были, пишем, и ты, Малыш, снова Карлсона ждёшь, и даже не ешь варенья. И будет рассвет, вы будете вновь шалить, и вновь, словно дети,(куда там до них Дали!), вы крышами вместе с песней вокруг Земли карабкаться станете весело днём весенним. А я буду с вами невидимой, Бог простит потерянной памяти этот прощальный стих, ведь в солнечной драме глухой неказистый стиль - табу и забудется где-нибудь после Пасхи. Ты Карлсону только об этом не говори, не кайся, не надо, но помни, что я - внутри, пусть кажется: в тёмном окошке свеча горит и мартовской кошкой просит любви и ласки. Люби эту Землю. С мёдом и молоком прими, как приемлет Бог, если в горле ком, прими эти реки, чтобы смягчить глотком слова, от которых время течёт спокойней. Прими этих смертных, навек победивших смерть, пусть птицы начертят путь твой, и светлый смех пусть сменит всё горе на свете. Да будет смел Малыш мой на крышах Киева и Стокгольма!
Да будет с тобою Бог, если будет больно.