Говори не говори – всё пустое.
Вот пригрелась на печи Жаль-Былое,
старушонка в лапотках и очочках –
петухи на рукавах крупной строчкой.
Душегрейка на плечах – добрый ситец,
только плачется она, жалобится:
«Посмотрите на меня, добры люди!
Обносилася как я – то ли будет?!
Обремкались рукава – стыдно, право!
Разве можно так со мной, величавой?!.
На постели подремать невозможно:
мне б перину поменять надо тоже!
И на завтрак я люблю кашу с маслом,
чтоб на сливках кофею в чИнах праздных...»
Надоело это всё – прям достала!
К ней с заботой и добром – ей всё мало!
Да и что за жизнь пошла – ад кромешный.
От светла и до темна, как потешник:
ублажаю и кормлю Жаль-Былое –
неизбывную судьбу и пустое.
Позабыл про радость-свет, про веселье,
про забавы прежних лет с каруселью,
где гармонь-душа зовёт русским пеньем
во девичий хоровод – с загляденьем.
Вот пойду-ка нынче я в край весёлый
да найду там синь-глаза васильковы.
Залюбуется душа синей синью...
Только держит Жаль меня страшной силой.
Голосит она в сердцах, причитает,
не отпустит просто так – я-то знаю.
Будет плакаться опять про утраты:
дескать предали любовь, супостаты!
Так и жить бы одному, век тоскуя,
но в весёлую страну
убегу я...