Он лежит там один.
За блэкаутом красно-багровых гардин, в чёрной, шёлковой, скользкой постели.
Он легенда. Почти как Хаджа Насреддин. Его жрёт Легион тех, кто Богом клеймён,
Так, что сходят лавины и сели от заклятий тех провозглашённых имён.
Сын Звезды предлагал ему трон, но зачем ему трон? Он ведьмак,
А не грёбаный дрон, искусить его чтобы, малы будут все царства мира.
Все четыре стихии уж пали в полон, и любовница Муза, и наложница Лира.
И богиня, а может прекрасный суккуб, с кровянисто-манящим, немыслимым цветом
Её ожидающих губ, еле видное тонкое тело меж синих прекрасных волос,
Белоснежное, словно вершина Памира. Я был холоден с ней, как тот снег,
Красота, пусть прекрасной богини, -да не остановит мой бег!!
Не был я, и не буду и впредь соблазнён, ни её распрекрасной душой,
Ни любыми другими.
Мой извечный побег сквозь спирали, сквозь зев чёрных дыр ненасытных,
Да, я болен гордыней не меньше, чем Он,
… Д Е Л А М Е Л А Н И К О Н …
Я создам. Воссоздам.
Я сильнее, чем сонмища тех прародителей Тьмы первобытных.
Он лежит. Он не сломлен, не треснут, не тронут тоской,
Этой проклятой карой бессмертных средь смертных заклятьем.
Из глубин я взываю – «О, Господи! Путь воровской продиктован, предсказан тобой,
Мне и расе моей – боевым всем товарищам, братьям!»
Знать хочу.
Посмотри – не калечу, лечу, и тряпьё превращаю в парчу не для ради явления пошлого чуда.
Ты мне только позволь – обещаю, - мне то по плечу.
Подтверди же – я к цели лечу.
Вот же слово моё – лишь твоим псом цепным в этой вечности честно прибуду.
Дай же знать.