Историческая справка во избежание кривотолков:
Великая княгиня Елизавета Фёдоровна в настоящее время канонизирована Московским патриархатом РПЦ, но в её святость поверит крайне сложно. Зная её биографию, правильнее предположить, что она была просто чрезвычайно несчастной женщиной, источником бед которой был её муж – великий князь Сергей Александрович – на редкость дрянная и непривлекательная личность, имевшая самое непосредственное отношение и к Ходынской катастрофе и к Кровавому воскресенью. Этот человек погиб в 1905 году от бомбы, брошенной в его карету эсером-террористом, успев сыграть роковую роль не только в истории страны, но и в жизни собственной супруги. Пожалуй, из всей августейшей фамилии одна только княгиня Елизавета Фёдоровна вызывает определённое соболезнование и понимание, что, впрочем, не означает того, что автор этих строк сколько-нибудь сожалеет о казни великой княгини, осуществлённой большевиками в 1918 году. Руки императорской фамилии были настолько запачканы кровью, что автор считает грубым кощунством сожалеть о смерти кого бы то ни было из них. Их казнь была неприятной, но необходимой мерой в условиях разгоравшейся Гражданской войны и каплей в море по сравнению с Белым террором. Кроме того, автор не верит и не советует верить в небылицы про чрезвычайную жестокость палачей, якобы допущенную во время казни, столь ярко и красочно описанную бумагомарателями, написавшими сотни ложных «житий» о новоявленных лжемучениках.
Судьба мне горло стягивает туже
петлёй своей.
Я так хотела быть любимой мужем,
иметь детей.
За что меня наказываешь люто,
Бог злой страны?
Я жаждала лишь счастья и уюта,
и тишины.
Неужто так несбыточна и пОшла
мечта моя?
Что было так чрезмерно из того,
что желала я?
Но жизнь меня пытала многократно
(душа болит):
в мужья попался царственный развратник
и содомит.
Я, как товар, пустой и полежалый,
гнила в дому.
Муж, что ни день, резвился, унижая
во мне жену.
Мне ж оставалось в горе и обиде
кусать губу.
И я страдала молча, ненавидя
свою судьбу.
Но жизнь моя внезапно стала хуже,
чем то, что шло.
Не злость моя ль виной тому, что с мужем
произошло?
Не от меня ль потребует ответа
Престол Судьи
за мужа, взорванного с кучером, с каретой
и лошадьми?
Быть может, я и не повинна в этом:
в стране – террор,
а муж, как пишут красные газеты –
палач и вор.
Душа моя о гибели не тужит
его ни дня,
но мне порою кажется, что мужа
убила я.
И мне страшнее пыток и распятья
мой тихий бред,
что в краткий миг сбылись мои проклятья
за много лет.
Мой муж убит разгневанным народом,
как лютый змей.
Мне, наконец, дана моя свобода.
Что делать с ней?
Ведь я стыжусь, что мне любить охота
и к алтарю,
что я в душе эсера-бомбомёта
благодарю.
Пусть изношу все траурные платья
(ведь жизнь бежит),
но имя мертвеца страшней проклятья
на мне лежит.
И тень его, рассадника Содома,
как мне в укор,
навек отгонит всех мужчин от дома,
как командор.
Он истерзал мне душу и бесчинством
жизнь раздавил.
Я не познаю счастья материнства
и уз любви.
Подай, Господь, того, кто мне на плаху
главу склонит,
иль дай забыть мне в обществе монахинь
толпу обид.
20-21 июля 2015 г.