Нас приучали к страху перед смертью,
Чтобы старательно мы рабствовали жизнь,
Обмениваясь золотом и медью,
Не отпускали в небо нашу мысль.
Смерть рисовали ужасом с косою,
Безжалостно секущую людей,
Кровь перемешивая поступью с росою,
Не разбирающую – свят или злодей.
Но вдруг она и выглядит иначе,
И по-другому преподносит долг,
Ведь сечь людей – других людей задача,
И наполнять замерзшей плотью морг.
Я видел тысячи изорванных людей,
По пустоши их пули разбросали,
Одна на тысячи неистовых смертей,
Одна чтобы утешить их в печали.
Ребенок, девочка, невинное дитя,
Спокойно шло и трупам улыбалось,
И останавливалось, нужного найдя,
И тела мертвого сиянием касалось.
Вдруг поднималась тусклая душа,
Из тела, озаренного ребенком,
Себя осознавая не спеша,
В своем существовании неловком.
Но вновь касалась девочка его,
И душу заливал ярчайший свет,
Все, что при жизни тело обрело,
И все, чего сейчас у тела нет.
Достигла ли душа предназначенья?
Скольких людей оставила в тоске?
А скольких упасала от мученья?
И крик раздался в мертвой пустоте.
В бездарности ведь тело прозябало,
И прозябала в кандалах душа,
И ничего в себе не понимало,
Лишь сытость пестуя и тишиной дыша.
И боль неистово терзающая душу,
Была развеяна касанием дитя,
И свет полился из души наружу,
И переполнил пустоши края.
Собою воплощает милосердье,
Бессмысленны и золото и медь,
При жизни нажитые радость и веселье,
Лишь их оценит, все прощая, смерть.
Антон Чубарев ©