Замкнувшись в скорлупе своей заботливо оберегаемой независимости, я мучаюсь от абсурдности существования, не зная, как распорядиться своей бессмысленной свободой.
Тебе, чтобы утвердиться, требуются "другие люди", а мне кажется адским мучением ни какая-нибудь геенна огненная, а переизбыток общения.
Среди этих веселых и здоровых голосов я один. Ничего особенного. Но я не могу объяснить, что я вижу. Никому не могу объяснить. В этом все и дело - я тихо погружаюсь на дно, туда, где страх. События тоже текут мимо: откуда ни возьмись появляются люди, что-то говорят, потом уходят, и ты барахтаешься в историях без начала и конца - свидетель из тебя никудышный.
Правда и то, что уже давным-давно ни одна душа не интересуется, что значит рассказывать: правдоподобные истории исчезают вместе с друзьями. Легко сказать, что нужно предать смысл человеческой жизни. Мне достаточно убедиться, что ничего у меня нет, что тревога ложная. Я должен разобраться в себе, пока не поздно.
Я теряю людей. Между мной и ими не было того, что называется "событием". Они проникают в меня исподтишка и вместе с жизнью диктуют необходимость перемен. Кому-то, чтобы существовать нужно держаться кучно, а мне нужен лишь один человек - я, но я бессилен против жизни.
То, что произошло во мне самом, четких следов не оставило. Штука? Эта штука выявилась, как болезнь. Я не боюсь. Чего бояться в мире, где все идет заведенным порядком?
Ну вот в концу апреля я с каждым днем все меньше чувствую воздействие мира, слов, людей. Мне все равно. Я не вижу странностей даже в самых странных вещах. Какая разница, умереть сейчас, не дожидаясь совершеннолетия или в сорок лет, живым мертвецом?
Поэтому, я прощаюсь.
Чувствую действие таблеток.
Закрываются глаза.
Сдавило вески.
Прощайся мир с юношей.
Прощай апрель.
Прощай - я.