Я слабенький. Чуть дую, измождённый.
Играю, шевелю легчайший мусор:
соломинкой, пушком новорождённых
птенцов цыплячьих, и кошачьим усом,
лежащим невесомою полоской
на эпидермисе земли. Чиханьем
разлепливаю ткань нежнейших лёгких,
пока что не расправленных дыханьем.
Едва заметно шевелю травины.
На одуванчика надуюсь красоту,
с его пушистою головкою совиной
Бодаюсь тельцем нежным и… Расту…
Уже увереннее шапочку седую
Терзаю тёплыми губами и в прореху,
Насмешливо заглядывая, дую.
И зонтики, гагачьим белым мехом,
ажуром кружева, нетающей метелью,
сдуваю с голой лысинки цветочной.
Хватаю их за стропы, еле-еле,
Дотягиваю до канавки сточной
с водою. И на скользкой глине
Струёй рисую зыбкое тату.
С цветков невзрачных на лесной малине
Срываю юбки лепестков. Расту…
Ныряю в мокрое бельё, что на просушке
болтается пришпиленным к лучу
горячему. И парусом – подушки
обивку ситцевую – пузырЮ. Хочу
обшарить тесные карманы у рубашки,
раздуть халата женский манекен.
И проскользнув в дыру юлой-пятнашкой,
Вдруг потеряюсь между мокрых стен.
Взмахну пододеяльник, нараспашку
Открою панталон с начёсом срамоту,
накокаиненным матросиком тельняшку
рвануть попробую. Шалею и… Расту…
Уже могу взбираться выше крыши,
и вою в печке одичалым волком.
Уже сквозняк в домах погромом дышит,
уже тащу портьеры с окон волоком.
Бью настежь двери, ставни… Едким
печным угаром мучаю глаза,
ломаю хрупкие берёзовые ветки,
кляп в горло забиваю, и слеза –
наградой мне. И, отскочив упруго,
лечу лохматить кроны в высоту,
где клёнов пятерни алеют и с натугой
мне рукоплещут. Кланяюсь… Расту…
Я необузданно владею телом лёгким,
я - кувыркаю птиц и облака.
Я состою из двух огромных лёгких
и жёстких губ, сжимающих бока
трубы-жестянки, голосом которой
визжу, сзывая шабаш злобных гроз.
Пугаю тишину и молний сворой
седые тучи довожу до слёз.
Уже легко, как травы, мну деревья,
кружась огромным смерчем. Вырвусь
из тёплых рук природы. Зверь Я!
Безжалостный. Я – ураган. Я – вырос!