П Р О Л О Г
Лето, превращённое в дым, пепел, смрад. Лето, принесённое в жертву боли. Все сущности, состоящие в свите боли, окружили нас. Отчаяние, апатия, страхи, недоверие, вина... Два пепла от двух грандиозных душ. При твоём отречении от нас, от меня, от себя - остался пепел на двух концах земли.
Когда умирает сердце, умирает и тело. Что происходит когда умирает душа? Когда её гасят за миг? Весь свет, всё благородство, все сияния радуг в ней - разом растоптаны, пустыми словами и твоим отчаянием. И погаснуть бы ей. Сломиться. И жизни не нужно, ни мирской, ни околопупочной.
Но ползком, ползком по дому, вдох-выдох, стоны и слёзы. На теле тоже кровавые раны. Но ползти, обходя углы. В темноте обволакивающей нет ни проблеска мысли, ни искорки света. Будто вынули глаза и я ослепла. Совсем. Это просто вынули душу. И я мертва.
"Наталь, успокойся. Не думай обо мне. Забудь. Это будет правильнее".
И сотни кинжалов в остатки души. Но ползти. Доползти до клавиш чтобы сказать лучшее. Тебе сказать. Слова любви и веры. Ведь убивал ты не человечью самку, поверившую в земные свадьбы, будущее, старость совместную. Чушь и бред. Я никогда ею не была. Предложил ты свадьбу? Отчего нет, подумала я. Предложил идти рядом? Так ведь рядом и шла. В неведомых мирах. Нет, убивал ты другое - свет, полёты, миры, Вселенную в нас.
Сравнил с теми кого легко бросал в прошлом? Мол, отойдёт от разочарования в тебе и жить продолжит? Так ведь я не самка. Ты не плоть вытаптывал. И я ползла. Обратно к свету и солнцу. Чтобы светить тебе дальше. Любишь ведь.
В слове живу. Словом. Даже полёты во все измерения даны мне лишь для одного - переводить ощущения в слова. Не только свои. И твои тоже. Потому - за твоими пустыми словами я видела больше. Боль, широким пятном расстёкшуюся по тебе. Отчаяние. Отречение от нас не для себя, а в пользу мира человеческих существ. И твою любовь.
Потому и ползу.
Однажды ты принял меня в себя. Принял возможность любить и быть любимым. Вопреки всем законам земли и своим собственным. Принял радость в себя, отчаянно скрывая её от всего мира. А я скрывать не могла, мне нужно было расщеплять атомы счастья чтобы множить их и светить тебе ярче и ярче. Не боясь сгореть дотла. Я не Феникс. Я сгораю один раз. Как ведьма на костре.
Но страха небыло. Я смело приняла в себя зверя. Чтобы однажды и зверь принял радость в себя. И мы потекли друг у друга по венам.
Как часто ты предавался отчаянию. Сколько смертей ты причинял мне когда тьма заглатывала тебя целиком. Без остатка. Но в тебе была жажда света и каждый раз ты тянулся по лучику ко мне. И я всегда верила и ждала.
Сейчас тьма в тебе самом. Поселилась. Обволокла. И нет в тебе желания от неё избавляться. В ней тепло, легко, решать ничего не нужно, стремиться тоже не к чему. Теперь ни лучика моего света не пробивается в вены твои. Отдохновение в липкой слизи боли. На этот раз ты борешься не с ней, не с тьмой, не с отчаянием. Ты борешься с остатками любви ко мне. Так проще.
Но я не предам. Никогда не умела. И я всегда буду рядом. Однажды ты откроешь глаза души, потянешься к свету, начнёшь избавляться от тьмы. Разве я могу допустить чтобы на другом берегу ты не увидел моего призывного огня и наши крылья? У нас ведь три крыла на двоих. Вот и ползу. Из-под руин. Протягивая тебе слова...
I
" С точки зрения науки, любая боль длится всего лишь
двенадцать минут. Всё остальное человек продлевает себе
сам"
За несколько дней я сгорела вся. Высушена. Помнишь меня в феврале, исхудавшую и бледную от страданий? Сейчас я в два раза тоньше. Боль вцеплялась мне в горло, оставляя зияющие дыры, сквозь которые выпивала остатки моей души, всей её энергии любви. Вместе с эфемерностью лучей уходила и сама жизнь. Не страшна худоба. Страшно было остаться без волос. Они выпадали пучками. Будто и физическое тело расставалось со снопами света. И мне пришлось их состричь. Без слёз. Ведь что такое расстаться с частью тела если в нём нет самой жизни? Волосы отрастут к свадьбе. Прорастёшь ли ты снова в меня?
По утрам я провожу рукой сначала по сердцу. Не звучит ли там звенящая пустота, не наполнил ли меня вакуум? Смогу ли я ещё ползти? Затем провожу рукой по душе, светит ли?
Провожу расчёской по волосам. Помня длину. И расчёска захватывает пустоту. Так и глаза мои охватывают лишь пустоту когда сердце стремится к тебе. Укорочен путь.
Так и с осознанием мира вокруг себя - пространство сжато и пылает. Проникновение всё уже. Нет рук, нет ног. Нет трепета. Но нужно ползти. Вся для тебя.
Звонок из прошлого неожиданен.
- Здравствуй, я слышал ты снова в городе?
- Здесь. И уже несколько месяцев.
- Были мотивы вернуться?
- Свадьба. Но вместо невесты сейчас только пепел.
- Банально. Он просто бросил тебя.
- Невозможно бросить живое существо. Это не камень и не мяч резиновый. Невозможно и отречься от любви. Любовь не прихоть. У него свои мотивы.
- Что, твой несносный характер довёл его?
- Мой несносный характер ему что ядрышко кедрового орешка - вполне по зубам. С улыбкой принимал все мои схождения с ума.
- Нет таких на свете! Может он тебе приснился?
- В некотором роде.
- Теперь бриллиант твоего существа расколот?
- Нет, я просто пыль теперь.
- Ничего. Из бриллиантовой пыли можно собрать целые галлактики. И ты ещё засветишь всем сиянием обновлённых граней.
- Для этого мне нужно умиротворение найти. В себе и окружающем меня.
И друг старинный вывез меня загород. Великолепие южной природы, яркое солнце, уютная дача. Расскачиваюсь лёжа на качелях, слушаю пение птиц, вдыхаю воздух расскалённый, и вся в тебе, с тобой. Неотъемлемая часть меня - мыслить только о тебе, не замечая никого и никогда.
Вокруг суета живых существ. Вино, беседы, ныряние в бассейны, радость жизни и лета. А моё лето сожжено дотла. Хоть и начинаю выползать из мрака, но пепел довлеет, погружает обратно под свои тонны.
Замечаю мангал. И начинаю капризной девчонкой топать ножками:
- Хочууу мяса, хочу шашлык!
Что ж, к вечеру уже мариную мясо. И рыбу. И вечер потихоньку входит в свои права прекрасного. Двенадцать минут смертельной боли изошли. Хоть и потребовались три недели. Осталась другая боль, саднящая, съедающая изнутри по клетке, по кусочку ткани.
Но мне сказали, что Хроносу я неинтересна в качестве жертвы. Ибо я больше и безграничнее сгустка нейронов и тканей. Значит предназначений своих мне ещё предвосхищать событиями.
II
"Не ищи красоты в других..."
(с)
- Расскажи как это случилось. Ваш разрыв. Отчего?
- Не верю я в разрывы. Они случаются у человеческих существ, плотоядных, не умеющих летать. А тем кто познал полёт на трёх крылах во все мироздания - не разорвать связующих нитей. Иначе смерть. Нет у нас с ним разрыва. Он попытался уничтожить все нити, связывающие нас в земном проявлении, но нити остались. Пока хоть в одном жива любовь - второму не под силу разделять и плакать. А наша любовь жива в обеих душах. Он сделал меня своей Невестой, значит во Вселенной я невеста его. И пусть ему теперь не выбраться ко мне, пусть я похоронена в пыли и затхлости, я есть у него. И для него.
- Снова твои метафоры. Скажи человечнее.
- Он скрывал меня от всех, временами и от себя тоже. Очень невовремя я вошла в его жизнь. Попытки пройти мимо меня рвали ему аорту , ведь я стала подкожной эфемерностью и избавиться от меня можно только сорвав собственную кожу, вырвав вены, растоптав сердце. Кто же на это пойдёт?
- То есть он решил расстоптать твоё и продолжать жить?
- Нет. Никого разрушить он не думал. Ему нужно отойти. Сделать шаг. От меня. Но он не подумал насколько я другая.
- Увидел силу твою и попросил жить дальше без него?
- Да. Сильных не жалеют. Преподнося им право бороться за жизнь и вгрызаться в горло Вселенной ради последнего глотка света.
- Неправда. Уничтожают слабых. Это человеческий закон.
- Мы с ним не человеки.
Громкий хохот разрезает тишину блаженной ночи. Разбужены окрестности, лают собаки, заткнулись цикады. И я понимаю его. Для него все мои слова - бред. Он человек. Пусть и познавший тьму и лёд в себе, пусть и протянувший взгляд чуть дальше нелюбопытных смертных, но всё равно он в тине устоев и стереотипов земной жизни. Чуть помолчав в раздумьях, отвечаю на его смех:
- Ты вполне можешь всё понять. Если вслушаешься чуть глубже в миры внутри тебя. В голоса, говорящие в тебе о смысле Вселенной.
- Ха! Мы в ней всего лишь песчинки. Не обладающие ничем. Микробы, питающиеся микробами.
- С точки зрения песчинки ты сказал всё верно. Моя же точка зрения иная. Мы и есть Вселенная. Все наши мысли, поступки, грёзы - её составляющие. Даже последний пахарь земли обладает качеством её изменения. Ведь на своём уровне и он мыслит! Желает чего-то, урожая, например. Или дом полную чашу. Или ребёнка. Творцы же - мечтают о других мирах, путях, созвездиях. И немало примеров в истории тому, что миры находятся. И они открыты. Надо только видеть и знать. Стремясь в параллельности.
- Не смеши. Ещё никто не возвращался из параллельного мира.
- Вопрос в другом - зачем им нужно было туда. Из простого любопытства? Корысти? Желании увековечиться через познание? Вот и ответ на засилие обитателей больниц для умалишённых.
- Есть путь другой, ты это хотела сказать?
- Может и сказала бы. Но ищи сам. Мой намёк прост - красота любви.
И снова во мне тишина пустоты. Смертельная пустота. Не дышится мне без тебя, любимый. Не оттого что единицы могли бы понять нашу любовь, наше зазеркалие слов. Не оттого что нашу любовь пытаются заземлить под свои ощущения. И придать ей другие оттенки. Серые. Понятные. "Он бросил её, вот она и бесится филосовствуя. А всё равно бросил, как ни назови".
А я люблю!!! Созданная из света и призванная множить его в себе и делиться им. Люблю. Бесконечно-долго, но невероятно красиво. Потому что люблю свет в Тебе. Наш мир, созданный из невозможных ощущений непостижим для смертных. Из каждого путешествия друг в друга мы возвращаемся полными новых знаний о тысячах мирах. Никому и никогда не увидеть наших радуг, не пройти наших путей через параллельности друг к другу. И мы останемся друг для друга всеми мирами сразу. Неотъемлемыми. Нераздельными. Вопреки всем устоям Вселенной, привыкшей раздавать правила всему смертному. Мы проникли в её тайны, бросили вызов Богам. Бесстрашные в своей любви.
И теперь ты пытаешься укрыть меня собой от гнева богов и людей. Отвести меня на расстояние недоступности. Всё глубже окунаясь во мрак, всё чаще выдавливая, по капле, из ран своих - любовь ко мне. И тебе всё легче. И боль становится привычной.
Но... Как бы благородны небыли твои помыслы, как справедлив небыл бы гнев на мои истерики и раны мной нанесённые в ту ночь - ты просто заставляешь себя забыть меня истинную.
Без тебя в этом мире мне делать нечего. Мир пуст и грязен. Обыденность и устои ломают меня хуже молота на наковальне. Созерцатель. Сгусток любви и света. Привнесённый в мир дабы восхищать. Дарить. Быть им. Бренность невозможна во мне.
С твоим шагом вдаль от меня ты привнёс опустошение мира. Возможно, возможно, что ты спасал меня от боли. Но боль отдаления гораздо выше смерти. Смерть проста. Переход. Оставляющий за собой горе. И - ничего.
А сейчас вакуум. С одним лишь далёким светом - надеждой. И огромной к тебе любви. Невозможной иным. Мы единое целое, разобщённое на мириады осколков обстоятельствами. Но единое. Разве ты перестал меня чувствовать?
Глубина происходящего хаоса огромна, но и в хаосе есть равновесие.
Понимаю, иногда заносит меня в слова, говорящие о восхищении собой. Могла бы избавиться от этого. Но изменённая качеством разве изменилась бы я глубиной? Или, как любишь ты говорить обо мне: "Тебя не много. Просто очень глубоко и остро".
III
"Когда нет основной наполненности, приходится
довольствоваться заменителем. Как пломба в зубе."
(с)
- Зачем ты поехала сюда со мной? Ты ведь безгранично отдана другому. И верна ему.
- "Зачем я, заоблачный житель, опять возратился сюда?..", - цитирую я ему Поэта.
- А всё же?
- Ты видишь мои руины? Поникшие плечи, сгорбленную спину, пустые глаза? Истеричность души и слов? Я многие недели искала ответы, не ела, только курила. По пять пачек в день. Писала. Мне нужен был один ответ Вселенной. Найти его среди хаоса разнообразной лжи.
- Ты и сейчас прикуриваешь одну от другой. Ты губишь себя.
- Да. Но это ничто не меняет. Пока не найден будет ответ.
- Брось. Ответ на поверхности. Он нашёл другую. И счастлив. И не нужна ты ему со всем своим светом ни в аду, ни в раю. Ваша партия в шахматы проиграна тобой.
- Угадал. Словил в воздухе. Он действительно играл со мной в шахматы.
- И в твою жизнь. Ему плевать, что он сломил тебя. А теперь играет с очередной.
Теперь уже мой хохот взрезает ночь. Безумный смех отчаявшегося найти ответы путника Вселенной. Но знания души выше людских знаний.
- Нет. Он не нашёл другую. Другие были и будут в его жизни, он так устроен. Ему нужно восхищение, любовь. И он всегда будет это искать и иметь, даже если бы успел жениться на мне. И не спрашивай смирилась ли я. Мне мириться не пришлось, осознав факт я приняла его фактом.
- Ну да, ты порочна, ты легко сходишь налево и легко отпустишь его. Фи!
- Это не порок. Это жизнь выше устоев. Мы приняли друг друга какими есть. И если иногда я позволяю себе измену телесную, оставаясь его и с ним, то его измены всего лишь игры разума. Любит он расскалывать умы и заглядывать внутрь процесса.
- Вот и нашёл ум лучше твоего.
- Если и так, пусть получит наслаждение!
- Ты вот так вот опустишь руки и одашь его?
- Мы говорим не о том. Отойти от меня он вынужден по другим мотивам. Настолько жёстким мотивам, что выстоял даже глубочайшим царапинам, которые я оставила в его душе той ночью. Я ведь и в физическом плане проснулась без единого целого ногтя утром тем. Нет. Он пытается оберечь меня от чего-то страшного. И когда я выползла из-под руин высотой с целый космос, когда десятки литров вина, отравляющие меня неделями, выветрились, только тогда я смогла увидеть множество вещей.
- Уязвлённое самолюбие? Оно не дало тебе выстоять гордо разрыву?
- Если бы! Хотела бы я опуститься до этого. Вместо того, что было.
- И что же?
- Если бы я оставалась в нашем с ним городе, я смогла бы его дождаться по-другому. Светлой и радостной. Принимающей и понимающей разлуки. А мы сыграли в другую игру, в мечту о свадьбе и будущем. И когда он попросил вернуться сюда, я сделала как он хотел. А здесь я действительно песчинка. Раздавленная обстоятельствами и устоями. Подчинение чужой воле меня убивает. Приходится быть образцовой, лишена свободы и прав на собственное мнение. Я это предчувствовала, но не могла отказать ему в отъезде. И разрывал он не с той царственной, прошлой, а с этой, подавленной и разбитой. Оттуда и истерики ему. Он ведь не понимал весной как сильно гнёт меня эта среда. И я, в ночь его отречения, пошло и смрадно вгрызалась словами в его раны. Как последняя шлюха умоляя не отказываться от меня.
- Дура. Констатация.
- Пусть дура. Но безбрежно любящая. И желающая ему счастья.
- Он просто убрал тебя оттуда. Ты ему мешала.
Наш диалог с ним утомляет. Встаю с кресла, подхожу к круглому бассейну посреди двора, посреди цветов, снимаю платье и опускаюсь в ледяную воду. Нимфа в свете луны. Посеребрённая ночью и отблесками воды. Плавать я не умею, но знаю, что спасёт если что. Просто знаю внутри себя.
Мирно спящие до того у моих ног огромные собаки встревожены, встают, подходят к краю бассейна. Друг же мой напряжён предельно. Руки сжимают подлокотники соломенного кресла, взгляд ловит каждое моё движение в воде. А во мне нет стыда.
Во мне уже мало что есть. Я даже собак теперь не боюсь. Не вздрагиваю. Соседствовать так соседствовать.
Покачиваясь на воде, закрываю глаза. Они уже вобрали свет далёких звёзд. Их здесь много, любимый. В наши ночи их небыло. Только свинцовое небо и днём и ночью. Густое, стальное. Но даже и под тем небом нас окутывало дивное сияние, обволакивало непостижимой нежностью, трепетом. Сейчас, за закрытыми веками, свет звёзд и наши тайны. Чувствую как сильно ты борешься с нашими нитями, не допуская в себя, отрицая меня саму. Но Вселенная тоже женщина. Разве женщины терпят отказы? И я легко проникаю за сталь брони. Немного утишить твою боль. Свою мне терпеть легче.
В эту ночь, в этой прохладной воде, под стрекот цикад, ах если бы ты был рядом! Не так, не фантомно, а плотью. Чтобы глазами охватывать лучезарность картины, вбирать меня всю в себя, застывая над каждой деталью. Как в наши последние ночи, когда ты часами разглядывал то мои пальцы тонкие, то тело прекрасное тебе одному. И часами вбирал в себя взгляд мой. Лучистый и нежный. От нежности твоей. Но глаза бывали и другими, ты рассказал мне. Глаза дикой кошки, с вертикальными зрачками, яркими и жёлтыми. Это в часы экстаза. Их ты тоже вобрал в себя.
Сейчас мне до стона не хватает глаз твоих. Таких стальных и жёстких для мира и таких светлых и радостных для меня. Я в них читала книги. В них я слушала музыку. С ними отправлялась в полёты, в экстаз, в негу.
Когда я спросила зачем ты так долго и мучительно разглядываешь меня, ты ответил: "Хочу запомнить тебя всю-всю. Даже миниатюрную чёрную точечку в левом зрачке." Меня разбило на осколки в ту минуту. Не от нежности безграничной. От отчаяния. Запомнить... Предчувствовал, что можешь больше не позволить себе увидеть меня? Жить мной и рядом со мной?
Вот отчего так яростно хочется тебя сейчас рядом. Не поэта.
- Друг мой, а почему ты больше не пишешь стихов?
- Они мне больше не нужны.
- Прочесть тебе своих?
- Нет! Не хочу! Не надо.
Но я читаю. Стихи о тебе. И он мрачнеет, чернеет, скукоживается...
- Вот теперь я точно никогда не напишу стихов. Никогда.
Сквозь долгое молчание он возвращается к трепещещему в нём:
- Так зачем ты поехала сюда со мной? Просто вот так говорить и говорить без остановки о своём любимом?
- Спасала себя. От себя. Умиротворение природы и мужчины рядом. А потом мы ещё пойдём в спальню и я буду искать наслаждение телу.
- По-твоему я просто робот для твоих утех?
- Ну что ты. Не знай я тебя столько лет, и не искала бы единения с тобой. Мы сольёмся не в страстном танце пустых душ, а в соитии двух тел, двух миров, двух состраданий. Мы будем познавать и отдаваться. Дарить и получать.
Всё сильнее в нём разжигается злость:
- И в это время ты будешь думать о нём?
- Кхм... Налей мне, пожалуйста, того терпкого вина. И помоги мне выйти и вытереться.
IV
"Кто долго жил всепоглощающей любовью, а
потом её утратил, иной раз устаёт от своего
благородного одиночества."
(с)
- Просыпайся, Натулик, утро уже. Будешь кофе?
- О, Господи, какой кофе? Какое утро? Сколько я снова выпила?
- Скажем так, столько не выпил бы и мужик. Сейчас я тебя полечу и ты поедешь с нами.
- С вами? С кем? Куда?
- За мной заедет друг и мы поедем ловить раков на озеро. А тебе мы устроим тень и ты будешь загорать и набираться сил.
- Не хочу. Да и купальника нет. Да и вообще я приехала без белья.
- А мы что-нибудь придумаем.
И вот я лежу на берегу, среди рыбаков, в одном малюсеньком полотенце. И даже почитать нечего. А ночь в обнимку с домашним вином всё больше даёт о себе знать. Зачем я поддалась уговорам? Мне нужна была одна ночь. Ночь сдыдливого единения тел. И утром исчезнуть навсегда.
Мои мотивы тебе известны, при глубокой душевной боли я стараюсь устать телом. Это не унижает и не возвышает. Это дань карнальным страстям ради покоя души и мыслей. Не попытка идти дальше, искать кого-то вместо тебя. Заменить тебя во мне сможет только смерть. И это не измена, мы в измены не верим, не существует их. Так уползает черепаха в панцирь при угрозе. А я выползаю в чужие объятья. Вползая в чужие жизни и оставляя там следы. Иногда даже пепел. И выбираю самых достойных. Себя. Нас. Чтобы гадливости от содеянного небыло. В данном временном отрезке мне нужен был он. Давно знающий мою душу. На несколько дней. Чтобы выжить.
- Посмотри, я принёс тебе ведро раков за полчаса!
И он меня восхищает. Раками. Но в моих глазах слёзы. Они текут и текут по щекам. Он неловко пытается их вытереть израненными руками. А руки у него в глубоких ссадинах и ранах. Панцири и клешни. Почти каждый день.
И лицу больно. И за слёзы стыдно.
- Снова вспомнила о нём?
- А он во мне, как можно вспоминать то, что живо перед глазами? Я просто вспомнила как он искал в феврале нам раков, как нашёл и купил их. И как был оглушительно счастлив, словно мальчишка, гордый своим поступком.
На его лице снова тени. Злость, раненное самолюбие. Мужчина, что тут скажешь. Но жалеть никого нельзя. Рамки наших невозможных отношений по прошествии отдыха - обозначены. Как и границы. Живём здесь и сейчас и никогда больше.
- Натуль. Он вернётся. Я только сейчас это понял. Он приедет за тобой. Натуль, он вернётся.
- Дай мне самку, большую, и сфотографируй меня.
Отсылаю тебе эту фотографию. Стараясь не выдать ни капли боли в кадре. Улыбка мучительна и потому стараюсь отвлечься на другое. Например, на боязнь держать огромного рака.
Через пару часов ты напишешь, что я как всегда прекрасна и выгляжу счастливой.
Боль пронзает от сообщения. Я не хотела тебе боли. И я не навязываюсь в жизнь твою новую попытками воспоминаний о нашем счастье. Мой порыв был совершенно иной. Поделиться светом.
Ты думаешь мне легко участвовать в обыденной жизни, искать маленькие радости в любом из проявлений? Мне до тошноты не хочется жить. Вернее - быть частью человеческого муравейника. В особенности быть среди ссор и разладов, претензий на меня, сочувственных взглядов, советов и пустых слов. Быть актрисой на пиру жизни земной. Мои манеры и эротизм привели к тому, что на следующее утро его друг рассыпается в благодарностях, говорит, что я осчастливила его жену. И снова слёзы. Ведь это ты первым понял сколько счастливых жён вокруг меня. И друга эти слова злят. Но его злость - только его. Мне же - больно. Во мне остался артистизм, но никак не счастье.
Не счастливая женщина не может быть светом. Она пуста.
Я знаю как сильно ранила друга. Я благодарна, но я закрываю дверь. Ещё семь лет может ждать меня.
- Что ты решаешь? Как ты будешь жить?
- Искать радость и верить. Ему и в него. Выше всех обстоятельств. И - ждать. Сколько потребуется.
- Дура. Он тебя уже забыл. Ты галочка в его блокноте. Саднящее напоминание о несбыточном.
- Вот именно. Несбыточного не бывает. Избывно всё на свете. И его мечты тоже. Однажды он сможет противостоять обстоятельствам и снова захочет мечты. И света. Поэтому я буду ждать его каждый закат. Он найдёт меня там. Он обещал.
Царственность не в умении встать после удара и продолжать вершить судьбы. Царственность в стабильности и верности себе. Теперь и тебе.
25.07.2015