* * *
Упало солнце за селом,
Где я чужой, где я - пришелец,
Где старый дом молчит, ощерясь,
Пропахший полусонным злом.
Я этот сруб ласкал рукой,
А он в ладонь втыкал занозы
И провожал меня, несносен,
Словцом, похожим на укол.
В осеннюю слепую гнусь
Я уезжал, почти что плача..
Вослед мне дом желал удачи
И ждал, когда же я вернусь.
* * *
И кто бы знал, куда иду,
Когда тревожит ветер с юга,
И небо злое, как дерюга,
Забытая в моём саду.
Наш дом сегодня - сирота,
Он дремлет и почти не дышит,
И видит сны под старой крышей,
А в них - простор и пустота.
Меня там нет. Собачий след
Засыпан временем и снегом.
Я - в городе, сыром и пегом,
Где первый нем, а третий слеп.
Второму - мне - не по себе.
Зима растает, и не жалко...
А по весне вернутся галки
И будут жить в печной трубе.
Сонет о несоответствии
Еврей в деревне странен и смешон,
Как говорит ехидный друг мой Лёша...
Когда тащу я огурцов мешок,
Стараюсь думать только о хорошем.
Но колет сердце остриё иглы,
Обломок слова, наконечник фразы,
Тогда бреду, сшибая все углы,
И не оглядываюсь, знаете ль, ни разу.
Так что же делать, если не дано
Взгляд оторвать от пустоты белёсой,
И если бьёт морзянку мне в окно
Корявой веткой старая берёза.
Её сигналы в душу проросли,
И корешки не вынуть из земли.
Балалайка
Сосед мой берёт балалайку
Под вечер субботнего дня.
На нём - безразмерная майка,
А в нём - поллитра огня.
Глаза его словно у рыси,
А руки струну теребят...
Кричит мне: "Послушай, Борисыч,
Вот, выучил для тебя!"
Из бани, до блеска отмытый,
Поёт о чужой судьбе.
Былого антисемита
Слегка придушил в себе.
Дружище, ещё сыграй-ка
Падение, и полёт...
Он мучает балалайку
И "Тум-балалайку" поёт.
* * *
В месте, где я гвоздями прибит
К долу и к полу, к любви и хандре,
Солнцем и тенью весь день рябит
В дачном, удачном моём ведре.
Я эту воду из родника
Нёс, по дороге не расплескав,
Вот и пристала ко мне тоска,
Шла, и держалась за мой рукав.
Я у калитки сказал: "Войди,
Может, и выйдет из встречи толк".
В маленький глечик плеснул воды
И протянул ей: "Отпей глоток!.."
* * *
На закате, пока разминается лес,
Ожидая похода во тьму,
Между тучами - красного теста замес,
Но на хлеб я его не возьму.
Потому что возню начинающий бес -
Не давать же мне имя ему -
В этот замерший мир основательно влез,
Неподвластный суду моему.
В этот миг, в этот час я душою ослаб,
Чуя сладкую кровь на губах,
Но оранжевый пёс, не боящийся зла,
Побеждает сгустившийся страх,
И на небе следы остаются от лап,
Словно клочья цыганских рубах.
Шишок
Вот так живём, потом умрём...
Банальность признавая эту,
Покуролесил я по свету,
Но трезвым отмечал умом,
Что лучше нет тюрьмы, чем дом -
Там все приметы, все ответы,
И там Шишок зимой и летом
Поёт мне песни о былом,
О том, как многих проводил,
Но помнить всех не стало сил,
И как без них темно и тяжко...
Так день за днём, уже без сна,
Он мне читает имена
По списку на своей бумажке.
* * *
На снег спустились первые грачи,
Берёза за окном в тумане тонет.
Веселый чёрт в печной трубе кричит -
Весну в отдельно взятом регионе
Приветствуя, он пляшет и гудит.
Тепло еще накличет непременно.
А роща рвёт тельняшку на груди,
Хотя ещё в сугробах по колено.
Я выхожу на волглое крыльцо,
И птичий грай звучит весенним зонгом.
Туман ладошкой гладит мне лицо,
И алый свет встает над горизонтом.
Деревенский Хичкок
Только зазевайся - птицы налетят,
Злые нападут, клювами забьют.
Как уйдешь из дома - зонтик захвати,
Из железа сшит, кованы края.
Будут птицы биться - клювы отобьют,
Будут горько плакать, сядут на забор.
А забор плетеный ивовым прутом,
Корешок пустил, листья раскидал.
Под забор, под иву, спрятался ручей,
Рыба в нем живет, птицу сторожит.
Выйду на крылечко, молча посмотрю,
Как сумеет рыба птицу одолеть...
Речка Молохта
Молохта моя - длинная, как день с утра,
Быстрая, как дыхание на бегу,
Холодная, как последняя из утрат,
Что ещё вспомнить могу?
В твоих бочагах вздыхают сомы,
Твои кувшинки - следы от солнечных лап.
Не от сумы спасаюсь, не от тюрьмы, -
От поздней печали, в которой я тих и слаб.
По этому берегу бегал мой огненный пёс,
И я (нынче странно это) за ним поспевал,
Всплески и блики ловил он, цветы и стрекоз.
Вспомню - и наповал!
Облака над рекой, неспешные овны,
И солнце за ними - мой рыжий, мой золотой...
А сердце стучит так же неровно,
Как эти стихи - задыхающейся строкой.
* * *
Конец недели, как отрезало
От времени и от пространства...
Соседка, необычно трезвая,
Уходит вдаль со школьным ранцем.
Не пропадать же - дочь шалавая
Давно простилась и отчалила.
Бутылки - левая и правая
Звенят привычно и отчаянно.
А друг её, Степан Васильевич,
Весь истомился в ожидании.
Когда-то он её снасильничал,
Однако дело это давнее.
Оно и было, может, лучшее
Во всей судьбе её усталой...
Я вслед смотрю и время слушаю,
Которого осталось мало.
* * *
В забытом доме лесника
Остались только пёс и кошка.
Сидят и смотрят на дорожку.
Их жизнь - трудна, судьба - легка.
Пес очень стар, почти что слеп,
Он ходит мало и неловко,
И кошка делится полёвкой,
А то и птицей - тоже хлеб.
Порой приходит человек,
Чужой, неправильный, но добрый,
Приносит лакомства, и долго
Сидит, не поднимая век.
День откатился и пропал.
Не видно маленькую стаю.
И понемногу зарастает
Туда ведущая тропа.
Радистка Шура
У моей соседки тети Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету,
Но от них вестей давненько нету,
Как ты на дорогу ни смотри.
А на праздник Шура надевает
Две медали и бредет по краю
Старого безлюдного села.
Солнышко гуляет медным диском...
На войне она была радисткой,
Но уже не помнит кем была.
Пусть на Шуре кофта наизнанку,
Но зато она поёт "Смуглянку",
В ноты попадая через раз.
Говорит мне: "Выпьем самогонки!"
Старый голос - непривычно звонкий,
И в слезах морщины возле глаз.
ВЕНКА
Занюхивая одуванчиком,
Мы помянули нынче Венку.
И серые волосья венчиком,
Штанишки с дыркой на коленке,
И речь его полупонятную,
И пляски в нашей вечной луже...
Его куфайки клочья ватные
И плач, что никому не нужен.
Валился с одного фанфурика
В пространства сныти и крапивы,
А поутру катился дуриком
И клянчил на бутылку пива.
Так где ж следы его недолгого,
Почти бессмысленного века?
А просто был добрее доброго,
Чего ж не вспомнить человека.
* * *
Там, где улица моя деревенская
Поворачивает круто на юг,
Разлилась тоска такая вселенская -
Даже птицы от неё не поют.
Петухи молчат, как будто зарезаны,
У соседа сдохла бензопила...
Нынче улица скупая и трезвая,
Никогда она такой не была.
Наши псы сегодня злы и взъерошены,
Только нюхают парок от земли.
Дай нам, Боже, хоть чего-то хорошего...
А по небу - облака, корабли...
* * *
Этот край, пустой и гулкий как тоска,
Колет небо редким гребнем колоколен,
Но дыханию прозрачного леска
Я сегодня и подвластен, и покорен.
Устыдится покрасневшая листва
И слепых дождей, и хлябей под ногами.
Но смотри: пробились новые слова
На обочинах, засеянных не нами.
Соберу, дойду, и буду слушать их,
На седом бревне устроившись удобно.
Кто узнает, для чего я здесь затих -
В эту морось, у поленницы, у дома.
* * *
Снова яблони тяжко плодами больны,
Снова трогают землю ветвями.
И заметно, что лист отдаёт без борьбы
Эту почву, забытую нами.
В одичавшем саду хорошо помереть
В будний день, предположим что в среду.
И, уже растворившись почти что на треть,
Закатиться под вечер к соседу.
И немного поесть, и немного попить,
И спросить самогона с калиной...
И найти, и срастить поврежденную нить
Жизни, ставшей негаданно длинной.
И блаженно смотреть, как текут искони
Стаи птиц, расчертивших полкрая.
Привалиться спиной к деревянной стене
И дышать, ничего не желая.
* * *
В том доме, где погашен свет
И выбито стекло,
Хозяйки нет, и кошки нет,
И воздух унесло.
Где был когда-то сонный сад -
Одни сухие пни.
И только листья там горят,
Былые сны и дни.
Обходят люди за версту...
Но просто, без затей,
Влетает птица в пустоту -
Кормить своих детей.
Самолёты
Осенний сад в предчувствии мороза,
Слетают с веток сны и самолёты,
Идёт сосед, до ужаса тверёзый,
Весь в телогрейке и зелёных ботах,
В руке бутылку мутного несёт.
Мои ворота он зовёт вратами,
Он - философ, с таким вот удареньем,
Он знает, что Земля полна врагами,
Но любит пойло заедать вареньем,
Мне оставляя пряный тёмный мёд.
А самолёты, жёлтые как листья,
Спешат, озорничают не по-детски,
Пути их мглисты, и хвосты их лисьи,
И не успеешь охнуть и вглядеться,
Как сгинут в лужах, в сырости и тьме.
Сосед нальёт: "Давай помянем что ли
Короткое, но яблочное лето..."
Я задохнусь от боли, и в неволе,
Пробитое стрелою самолёта,
Споткнётся сердце, неподвластно мне.
Вечер лошади
Эта лошадь ходила по лугу,
Эта лошадь ходила по кругу
И как будто несла беду.
Были пятна на шкуре ржавы,
На задворках большой державы
Лошадь плакала на ходу.
Усмехались кобылки криво,
Малолетки неслись пугливо,
И брезгливо смотрел жеребец,
Как старуха терпела пытку,
Как разбиты её копыта,
Как её погоняет бес...
Но в ушах, но в небесной выси
Пели скрипки и трубы выли,
Было всё, как во сне, во сне...
И вовсю развевалась чёлка,
И вертелась юлой девчонка
На широкой её спине.
Лошадь слышала гром оваций,
Но со славой легко расставаться,
Если розданы все долги,
Если смерть ничего не значит!..
На лугу цирковая кляча
Нарезала свои круги.
* * *
Вскипели яблони и вишни,
И белой пеной изошли,
Как будто на рассвете вышли
Из обезумевшей земли.
Так вырвались они из мрака,
В тот час, когда прощенья нет.
И ошалевшая собака
Вдыхает этот божий свет!
* * *
Пространство неспешного сада
Светло и беспечно,
В саду этом думать не надо
О грешном и вечном.
А нужно любовно касаться
Деревьев и речи,
И может на миг показаться,
Что мир безупречен.
Как будто бы вспомнило тело
О детском и важном,
Как будто бы жизнь пролетела
Легко и отважно.
Жимолость
Ты свои снега под ноги мягче кинь...
Через голосящие ветра
Тянет фиолетовые пальчики
Жимолость, застывшая вчера.
Вот как в этой жизни всё заверчено -
И весна, и жимолость, и мы.
Так бывает: слабое, но вечное
Выживает посреди зимы!
Яблоня
В безумном мире есть одна забота:
Болеет яблоня, и стонет при ветрах.
Кору теряет. Стынет у забора,
Но яблоки лелеет на ветвях.
Перезимует? Ствол измазан глиной,
Ломает ветки непосильный груз,
Зима пребудет яростной и длинной,
И потому тревожна эта грусть.
Грибов и яблок - столько не бывает!
Старухи каркают о бедах и войне...
Но яблоня моя стоит живая,
Дай Бог, она проснётся по весне.
* * *
Собирать огурцы, обрывать смородину,
Слушать стук от падалки, нюхать ветер...
И не знать, что вы там в этот час сморозили
В раскалённом злобою интернете.
Улыбнуться, увидев знакомых галок,
Разогнуться, руку пожать соседу,
И понять, как потерян, силён и жалок -
Этот город, куда я сейчас уеду.
Время груш
Я ловец не душ, а груш,
Падающих с высей.
Время спелости, к тому ж
Тихой песни лисьей.
Груши грудами, заря
Словно груша тает,
На пороге сентября
Тишина такая!
Наберу я груш ушат,
Время бродит где-то...
Только ёжики шуршат
На излёте лета.
* * *
А просто надо плыть по мелкой и ветвящейся реке
На лодке с плоским дном, от города и мира вдалеке.
Не рвать кувшинки, не распугивать печальных рыб -
Мы тоже так могли б, мы тоже так когда-нибудь смогли б...
И просто надо знать, о чём вздыхает старая сосна,
Ей нынче не до сна, она иные знала времена.
Над ней летит сова, не понимая, что ей делать днём,
И видит на реке давно пустую лодку с плоским дном.
ТЫ ДОЖДИСЬ МЕНЯ, ДОМ...
Там где поле заброшено, борщевик и берёзки,
И асфальтное крошево вместо годных путей,
Ветер лупит в лицо, заполошный и резкий,
И, свиваясь в кольцо, бродит пыль без затей.
Там живут старики, там не трудится время.
Камыши у реки, как последний редут.
Я доеду туда, снова буду со всеми,
Ничего, что беда, прислониться дадут...
Ты дождись меня, дом, сотню лет одолевший,
Пусть дышу я с трудом, непонятный чужак.
Я вернусь в эту тишь, я лохмат, словно леший,
Ты поймёшь и простишь, а иначе никак.
* * *
От моей судьбы цветастой
Не осталось даже дыма.
Как по миру ты ни шастай,
Но пора прибиться к дому,
Чтобы тлела у забора
Бузина неопалима,
Чтобы пели птицы хором
Непонятное другому…