В кремлёвских норах выдают индульгенции
расплатившемся за мясо детей нефтью.
Вчерашний обыватель сегодня интеллигенция,
а интеллигент в закусочной готовит тефтели,
а после работы американский флаг,
с обречёнными соратниками, жжёт на площади,
для просветленья общественных масс, в знак
протеста, что нет ничего больше общего, -
только в мышеловках бесплатный сыр,
да в ямах сливных дрянная водица.
И задёрнуты шторы на окнах квартир
в которых ревут у экранов над мыльцем.
Пир у подножья вавилонской башни.
Языки опять сливаются в язык единый.
Всякий филистёр весел и брашен,
как у фермера на убой откормленная скотина.
Не угощенья не скупился Вальтасар.
Рабочие строят, не заложив фундамента.
Русский мат мешается с «эй ара».
На каждый труп соя вира.
Конституция затёрлась, как древний пергамент.
Воров почитают за кормильцев.
Господи негде главе приклониться, -
слоняюсь, как дьякон вне клира.
Господи, что не ересь у нас, то прелесть.
Что не пропито у нас, то изношено
иль разорвано в пьяной драке.
Господи что может быть хорошего
в стране, где президент похож на Дональд-дака?
В стране, где срамят за нежелание красть.
Где девственность стала пороком.
И где, ещё не разодрав волку пасть
делят шкуру. Всё у нас не впрок
а на всякий случай, для большей кучи.
От жажды духовной не горим
но преем от страстей, как назём на грядке.
А коль о чём заговорим
всё на прошлое оглядка.
Мол, были времена и люди о-го-го.
Но если это третий Рим, -
не приведи Господь четвёртого.
Последний романтик, дописывая строчку
осознавая обречённость следующей строки
делает из бутылки последние глоточки,
а после подается, отчаявшись в челноки.
Москва – Пекин. В жёстком плацкарте
с раскосыми попутчиками, сберегая силы,
на следующий этап, перебрасывается в карты
сидя на баулах с джинсами.
А в глазах его чёрные дыры
в них тысячи угасших вселенных зиждется.
Господи Господи, мне грубияну и задире,
выколи очи,
как на Руси выкалывали зодчим,
и поведи меня овцу слепую,
постройки и пиршества минуя.