Меня не коробит твоя бескорыстная прямота,
порой - скороспелый укор,
здесь года наслоились,
ведь только бывалый солдат
способен стрелять в упор,
у меня самого из октавы
выпала пара слезливых нот,
захочешь точку поставить в споре –
выходит наоборот.
И это -
не от соляного столпа бесчувствия,
в душе отложившегося исподволь,
просто с годами и промах не диво,
и подушечки пальцев на боль
не реагируют столь ретиво,
как раньше,
как прежде.
Небрежение к внешности и одежде,
(надеюсь, не насовсем),
на зеркало злиться желанье исчезло,
тем более, нравиться всем,
куда важней запастись терпеньем,
да ношпу принять ровно в семь.
Взгляд чаще к окну сползает
и дальше за горизонт,
за ту черту, что судьбу скрывает
и делит на явь и сон -
то, что себе напророчили
мы с тобой сгоряча,
в ухо шепча ослепительной ночью,
и в телефонную трубку крича.
Мне верится, все успеем, раз мы встретились вновь,
раз грудь распирает второе дыханье,
и кровь
барабанит пульсом, разве это не знак
надежды,
когда моряк,
лишившись ее,
руками
сжимая спасательный круг,
бога и черта кляня,
ногами
грешную землю почует вдруг.
Но даже Земля не вечна,
у вечности времени нет,
а там, за чертой конечной,
лишь чернота и свет,
и воли душа лишившись,
летит, куда Бог ссудил,
ей больше не ведать страсти,
которую прежде будил
не взгляд твой и даже не голос,
а только шорох волос,
разбросанных на подушке
узором из темных полос.
Мне верится, что не поздно
то время вернуть, что мы
не потеряли с бравадой беспечной
его, а отдали взаймы
вечности,
жаль, что с процентом
она его не вернет,
дай шанс нам хотя бы продолжить
прерванный наш полет