Подростком тобой я бредил,
моя дорогая свобода.
И сам сочинял себе веды
по твоему лишь образу.
Каждую ночь я входил
во врата далекого Омбоса,
где искал золотого сокола –
своего дорогого брата.
Я пронизывал тело токами,
чтоб искриться и бить больнее
при случайном касании губ.
Я уже не ребёнок –
но я не умею
ни бежать от проклятых труб,
ни хотя бы купить судьи
благословенный взгляд.
Все подранки мои летят,
чуть набравшись дешёвым виски.
Но свобода была так близко,
что нельзя не стрелять –
вдруг шанс?
Наугад находили нас
и моих молодых подранков
господа почтенные судьи.
Я от этого «мы» открестился,
ведь свободный – скажи? – не любит,
чтоб его звали этим «мы».
И тебя не осудят судьи –
ты умеешь дурить умы.
Закрывались ворота в Омбос…
Но из нас не сложилось комбо,
приговор не сложился в масть.
Я сумел лишь одно – упасть,
чтоб не видеть, как ты уходишь.
Я стоял за вратами – усталый,
но свободный, конечно… вроде.
Ты умела себе присвоить
и мужчин, и женщин
и целый город.
Я стоял у ворот свободный
не присвоенный, вольный идти.
Но брожу тут, вокруг да около –
хоть не держит проклятый город.
Только мне не хватало Гора –
моего золотого сокола…
Я ушёл, как всегда, свободным
Как подросток, что бредит волей.
У свободы отходят воды.
Я не смог ни родиться без боли,
ни остаться навеки с ней.
Меня снова встречает Омбос,
и ворота спросили:
- Чей?