Слишком многое еще не высказано, не разлито на свежем листе. Да, мгла окутывает, чередуя себя со вспышками внезапно выскакивающих напоминаний о том, что жизнь существует. Мой друг, я не забыл тебя и вряд ли когда-нибудь. Этого не допустит совесть моего неба. Да, неживой, скитающийся в одном углу, но все же способный различать мелодику твоего надмирного. Я не знаю, где ты, кто ты теперь и зачем возникают засушливые пустыни на месте живых родников, но я последний в этом храме, обнимая холодную колонну, храню жертвенный огонь, уже забыв, кому он предназначался. Он догорает, однако еще греет, продолжает традиции надежды, как фонарь в зимнем саду. Я не жду, как и завещано. По анфиладам разносится эхо эпохи, той, что говорила дышать. Засохшие растения вздымают свою жухлость к отчаянию. Огонь гаснет. Шепчется одинокая птица. В морозном воздухе стекло превращалось в лед. Во всполохах лунного света видны кусочки изображений, воспоминаний, обросших сыростью и плесенью. Тут все в ней, даже я уже почти сырость и плесень с глубокими выдохами и воем.
Надеюсь, забыт.