I
Сотворение вулкана.
Пролог про логос.
Рукой без циркуля водить,
Мечтая в сторону любую
Земную форму изменить?
Да, кто рисует, тот рискует.
Закрашивая свой испуг,
Мгновенной пылью опалённый,
Я вызревал неровный круг
И вызрел, удесятерённый.
Там я лакал с лакеев лак
И, как шакал, оскалил скалы,
И космосы глядели, как
Извечный кариес оскала
Дырой неровной на холсте.
Земли дорисовав квадратство,
«То круг», - сказал я в пустоте,
И мне поверило пространство.
Я глаз и кисть отдам врагу,
Себе же заберу в могилу
Лишь голос, давший языку
Нечеловеческую силу.
II
Сотворчество с.
Залог.
Вулкана мимо проходя,
Я походя просил дождя,
Мой лук засох, мой мух взасос
Под крышкою вулкана взрос.
Рук в глаз, спецназ спасает нас
От нас, изничтожая сглаз,
Он может всё, он может вся,
Но не пошлёт земле дождя.
Неровность шара, мой вулкан,
Ты дан, как манность, небом дан,
Маниакальная скала.
Пасть, раскалившись добела,
Пасть призывала. И земля
Просила жидкости. Петля –
Огромный кратер, мелкий нимб,
Я прожил пять секунд над ним б
Своих последних. Не уйдёшь,
Скала, отсюда. Будет дождь.
III
Над склоном, мхом заросшим, муравой
Сквозь мох пробившейся, стрекозами в рассвете
Зардело небо, зацвело, как парус,
Рассыпалось на медленные части,
Распалось, как под снегом злой зимой
Встревоженные листья по планете
Несут свой гумус, как несёт Икарус
По трассе в куче счастья и несчастья.
Но далеко дорога от наклона,
А на наклоне девушка с балкона,
Злата и симметрична, как икона,
Идущему с Икаруса навстречу
Выходит. Он идёт, за ним взлетают
Стрекозы в небо, птицы расцветают,
Окопы вьются, танки наползают,
Летит клочками мясо человечье.
Её улыбка озаряет день.
Его ладонь в крови на белом платье,
И руки распускаются, как розы,
Снимаются перчатки, словно фильмы.
Иль ночь спустилась раньше срока, иль мы
Опять не замечаем, как стрекозы
Оживший склон устлали. На объятья
Вулкан отбросил огненную тень.
IV
Ах, мама, купи мне зверюшку!
Купи говорящую птицу.
От засухи трескались лица
У всех продавцов. Не игрушка
Тебе говорящая птица:
В обмен на скупую свободу
Ты должен ей пищу и воду.
Ах, матушка, дай мне напиться!
Дымилось пространство базара.
Никто не проследовал к крану.
Сегодня послали к вулкану
О влаге просить Бальтазара.
И скалились птицы зловеще,
И щурили в пенистой страсти
Свои ядовитые клещи,
Наросшие в сказочной пасти,
Что он, Бальтазар, - всех мудрее,
И он нас спасал не однажды,
Пускай же умрёт не от жажды,
Как все мы на этой неделе.
Сухая вздохнёт продавщица,
Все клетки свои открывая:
Пускай он умрёт, улетая,
Как те говорящие птицы.
V
В плоскости телефона объёмность голоса –
Гад же ты!
В сотканном небе фона, спутанного, как волосы, –
Солнце, луна, прочие гаджеты.
Я ненавижу твой голос. Среди огня
Это кричат планеты, дробясь на атомы.
Я ненавижу твой голос – как тень меня,
Я ненавижу звонок этот в день без даты…
Мира модель на плите,
Подогреваемая снизу адским огнём Газпрома.
Вешаясь на карнизы, ширится гематома
Голоса в пустоте,
Медленного гонора, норова,
Ора.
Пальцы на горле, горло стоящего в нищете,
Медленно тянущего на себя шторы,
Издаёт странный взвук.
Удивление от отсутствия
В этом доме картин, ковров, слуг,
Чувств. И я
Понимаю, что конфорка уже не горит,
И твой голос – любимый! – исчез куда-то,
Что мне в руку врезается метеорит,
Через миг раздробивший весь мир на атомы…
Где найти аппарат, чтоб принять гудки,
Чтобы кто-то, услышав, сказал: наверное,
Осыпается контур истлевшей руки
Со штор, прикрывающих труп Вселенной?
VI
До пятен в форме австралий
Я знаю свою картину
На улице с номером дома.
Мне, как никому, знакома
Любая из аномалий.
Но тут упала гардина.
Её уронил хозяин,
Одевший в мою одежду
Плоть – вплоть до белья.
Такой же надменный Каин,
Блистательнейший невежда –
По логике это я.
О как ты посмел лосниться,
Как ты бликовать решился
В квартире моей, скотина?
Бери, говорит, гардину,
На стёклах с тобой сразиться
Хотел бы я. И сразился.
Предчувствием человека
Спит профиль скалы, нелепо
Присвоив твои черты,
Прожив за тебя полвека.
Глядишь на него свирепо…
А это и вправду ты.
VII
Начинаются мутации
Пол надломлен в двух местах.
Из дыры в разломе
К потолку растёт верста.
Позабудь о доме.
Мир надменен свысока,
Человек – ничтожней:
Вековечен в облаках,
Смертен у подножья.
Ты смотри, как люстру ест
Углубленье глыбы,
Как в него ушёл подъезд,
Так ушли и мы бы.
Только время нам с тобой
Отдавило ноги.
Так обделены судьбой
Нищие и боги,
Что одно. И ныне там,
Если до зарезу,
Будь тождественен лучам
Странного генеза.
Мы уходим. Дома нет.
Пасть вулкана стонет.
Мы искрошимся, и след
Наш в огне утонет.
Покажи того врага,
Кто посмеет гнаться.
У меня растёт нога.
Будет их шестнадцать.
VIII
Как все вокруг, я умирал от жажды,
Как все вокруг, я был влюблён и жив.
Но, если Дождь и есть, он мёртв и лжив.
И не воды я жаждал. Так однажды
Печальные отверзлись небеса:
Я погубил любовь, желая славы,
Я вымолил у неба страшной лавы,
И всем сказал: испейте. То гроза.
Я замерзал на плитах раскалённых,
И мысли шли, роясь, на запах тела,
А Уводь, будто гроздьями, пестрела
Обваренными трупами влюблённых.
Потом застыло всё. Но кем она мне
Была – то не застыло и поныне.
Двух рук моих скульптуры ледяные
Скользили в волосах твоих из камня.
Я облик тот прекрасней не представлю.
Слезами утоляя злую жажду,
Я всё шепчу, как я решил однажды:
Продам тебя задорого, прославлю,
Кого любил, и стану называться
На всей планете самый лучший скульптор.
Чтоб мир не знал ни катастроф, ни культов
Не позволяйте гениям влюбляться.
XIX
Когда спокойный нимб обеспокоит контур
И обозначит цель, достойную бумаги,
Врач под рецептом прячет город-контр,
И в небесах я вижу баги.
Мой пациент печально рвался в небо, ах.
Рецепт перевернув, я ждал разрядки.
Бахил Ахилла рвался в трёх местах,
Не защищая девственные пятки.
Был прав главврач больницы доктор Зевс,
Что хил Ахилл – да что возьмёшь с Ахилла?
Ахилл бедняк, да и намного less
Любого громовержца-зоофила.
Верзила-гром дерзит свои пути,
Не ведая, кто донор, кто акцептор.
Порвав бахил в полёте, смочь войти
В историю, как в город под рецептом.
X
Когда Вавилонское дерево зацветёт
Цветами заката и растечётся в дельте,
Лишь флейта моя, измачтившись, упадёт,
А я утону, измечтавшись о новой флейте.
Та кровь потёчёт по венам твоим, вулкан,
И станет цвести закат розовей и ярче.
Кто тронет цветок – тот последний из могикан,
А тот, кто не тронет, сделает землю жарче.
А что будет с тем, кто скушает тот цветок?
Спросил могиканин, взявший цветок вулкана,
А что, если то случайно заметит Бог?
Спросил могиканин, съевший цветок вулкана.
Ведь столп Вавилона – дерево Могикана,
Сказал тот, кого разглядывали с вулкана.
То мачта земли, и снова рождает звук.
То флейта земли, что снова растёт из суши.
И то не цветок, а голос упал из рук.
Он твой. Подними свой голос, замри и слушай.
А если ты пошевелишься – смерть земле.
Смерть всем предпоследним твоим земным могиканам.
Кто скушал цветок, тот должен-двигаться-не,
Поскольку он – это ты. И он стал вулканом.
XI
Над кратером
Она позвонила ровно,
Когда ей вздумалось врать,
«Купи мне, - шепнула скромно, -
Чего-нибудь пожевать,
Купи мне алмазный город,
Купи золотой фонтан,
И всё это будет повод,
Но повод не будет дан».
Небрежно рука скользнула,
И вновь он спешил обвить,
За что зацепил. Вздохнула,
И он обещал купить.
А снизу лишь пасть вулканно
Продолжит по нём вздыхать…
Бездонная донна Анна,
К чему тебе это знать?
Бездольная донна Анна,
А если б настало «знаю»,
Скостила б, пусть не фонтан, но
Хотя бы печенье к чаю?
Но чашка полна до краю,
И чуть поднесёшь к губам,
Клокочет она, стеная.
То стонет по нём вулкан.
Бездомная донна Анна,
Ты знаешь ли что о том,
Что чаша твоя туманна,
И дом твой – уже не дон?
Он город принёс с фонтаном,
А сладкого не принёс.
И выгнала донна Анна,
И тьма довела до слёз,
И вновь он подходит к верной
Нечищеной пасти. Вдруг
Над жерлом глухой вселенной
Звонок размыкает круг.
XII
ХлАД.
Эпилог.
Отбрось лопату, бригадир.
Смирись, что мира нет отныне,
И что отныне бывший мир –
Пустыня, ровная пустыня.
Зверь, огненосец пустоты,
Пожравший всухомятку город,
Я замерзаю, слышишь, ты?
Умерь свой пыл, убей мой холод,
Как самого меня убил,
Как самого меня умерил
За то, что недоверен был
Я всем. И лишь тебе доверен.
Я недоверил в «недо» вер,
Перевернул своё «не знаю».
Так ты рождён, так мир сгорел,
И в нём – ты видишь – замерзаю.
Но ты не видишь. Взор застил
Безвек, который ныне долог.
Раздай лопаты, бригадир,
И называйся археолог.
Найдёшь, быть может, меж культур
Сготовленную к поцелую
В окаменелостях скульптур
Мою скульптуру ледяную.