Он играет свою молчаливую подлую роль.
Не кричи «Почему?» — от него не дождешься ответа.
Но любая попытка уйти — это новая боль.
Ты останешься здесь, сам себя ненавидя за это.
И как будто душа устремилась в бездонный провал,
Где сгорают дотла все привычные мысли и чувства.
Ты куда-то стремился и даже о чем-то мечтал...
Все утратило смысл — капкан никогда не отпустит.
И куда делся зверь, доверяющий только себе?
Где упрямый охотник? отчаянный волк-одиночка?
Ты смиренный и тихий, утративший волю к борьбе,
Ждешь, когда в этой повести будет поставлена точка.
Ждешь, когда в тусклом небе закружится утренний снег,
И наступит тот миг — одинокий, ужасный, желанный:
Ты услышишь шаги, оглушительный выстрел и смех,
А потом тишину, где не будет ни слез, ни страданий.
Но пока время есть научиться себя презирать,
И к себе самому испытать ядовитую жалость,
И прощенья просить, веря в то, что умеет прощать
Эта глупая сталь, что тебе на пути повстречалась.
Ты забудешь друзей, проклянешь своих старых богов,
И в какой-то момент, от внезапного счастья пьянея,
Завиляешь хвостом, предавая себя самого.
...Но железные зубы в ответ лишь сожмутся сильнее.
В этот миг ты увидишь, что нечего больше терять,
Что не жаль ничего — ни души, ни истерзанной плоти.
Ты найдешь в себе силы, чтоб лапу отгрызть и сбежать,
Окропив жаркой кровью дорогу к забытой свободе.
Мчаться в черную ночь, не щадя изувеченных ног,
Зимний воздух глотать с благодарностью и упоеньем,
И жалеть об одном: что так долго решиться не мог,
Что безмолвно страдал и покорно терпел униженье.
Искалеченный зверь — стоит сотен небитых зверей.
Ты теперь Ахиллес, что крещен от хвоста до макушки.
Потерял часть себя, но зато стал мудрее и злей,
И за сотню шагов различать научился ловушки.
Но однажды, когда лунный лик с перекошенным ртом
Будет плыть над тобой в серебристом осеннем тумане,
Ты внезапно поймешь: все что было с тобою потом -
Лишь агония зверя, что умер когда-то в капкане.