«В человеке нет ничего грязного, кроме того, что он сам
делает грязным своим невежеством»
Вл.Леви, психолог.
В начале 80-х прошлого столетия в голове моей систематически дул ветер, образуя воронки и завихрения. И дело даже не в том, что я был каким-то особенным разгильдяем – мне было восемнадцать и оба моих полушария были просто не способны к принятию серьёзных и взвешенных решений. Я вращался в компании подобных себе вертопрахов, которым за счастье было зачмырить и высмеять любого, кто смотрел на мир иначе.
Тогдашнюю мою подружку звали Ксения, она была довольно милой особой, хотя светлый разум посещал её красивую головку гораздо реже, чем того порой требовали обстоятельства. Но мороки нам были чужды, жизнь манила неизведанными далями и мы с радостью неслись к этим далям по воле волн.
Плотские утехи обществом той поры всячески порицались, сама возможность добрачного секса лицемерно и ханжески считалась несовместимой с образом молодого строителя коммунизма. Но запретный плод звал, манил, светил путеводной звездой всему нашему поколению и свет этот был гораздо ярче пропагандистских лучей загнивающего «совка». Познания наши в контрацепции сводились к резиновому изделию № 2 у мальчиков, да к шаманским опытам с долькой лимона, спринцеванию и беспонтовым расчётам по календарю у девочек. На почве этой непроглядной дремучей темноты произрастало огромное количество страхов и предубеждений, и только уже упомянутая выше юношеская беспечность не давала зачахнуть нашим пылким душам и трепещущим телам.
Упражнялись мы в поисках сладострастия при малейшей возникающей возможности, стремления наши были взаимны и практически синхронны. Ксю обладала в этом плане неиссякаемым воображением, высокой чувственностью и, что крайне удивительно для столь юного создания, была мультиоргастична. Я, бывало, ещё только начинал свой марафон, а она уже успевала пару-тройку раз взорваться мощным оргазмом, чем немало распаляла меня, провоцировала на более жёсткий контакт, доводила до безумства и к финишу мы, зачастую, доползали полудохлыми отнерестившимися рыбинами.
Души наши также тянулись друг другу навстречу, взгляды на окружающий нас мир тоже разнились не принципиально. Что это было – любовь? Не знаю. Нам было хорошо вместе и этого вполне хватало для обоснования факта нашей близости.
Мама Ксении читала нам в институте курс истории педагогики. То ли от постоянного общения с трудами всяких Джонов Локков, Песталоцци и Сухомлинских, то ли по причине влияния окружающей среды Эльвира Николаевна обладала офигенно правильным взглядом на построение мироздания и соответствующим характером. Как любили приукрасить в рассказах о ней старшекурсники – в голове у этой дамы было «обильно насрано». Но до тех пор, пока она не знала о нашей дружбе с Ксюхой, на мне это никак не сказывалось. По предмету я успевал, одевался прилично, в связях порочащих уличён не был, поэтому после первого семестра в моей зачётке перед её подписью красовалась закорючка «отл». Но шила в мешке не утаишь, частые вояжи её «домашней» девочки в студенческую общагу и регулярное мелькание моё вблизи её ненаглядного чада навели её сначала на мысли, а после и вовсе на подозрения – что-то тут не так. Совершенно естественно, что голодранец- студент никак не вписывался в модель будущего, давно нарисованного мамашкой для доченьки, тем более , что альтернатива уже существовала в лице соседа-аспиранта нашего же вуза, тылы которого прикрывали приличные родители, кооперативная «двушка» рядом с центром и отцовский «Жигуль», потихоньку привыкающий к сыновьим рукам и заду. Я, наивный балбес, и представить себе не мог, насколько стал опасен.
Преследования начались исподволь, скрытно, мне и в башку не приходило, что я в крестике прицела и дни мои беззаботные уже кто-то посчитал. Встретивший меня в институтском коридоре декан с умной мордой поставил мне на вид мои песнопения под гитару на «чёрной лестнице» после 23.00, вечно гонимый комсомольский вожак факультета долго разорялся о том, что я крайне нерадив и «где ваще твои взносы за три месяца», староста группы , критично глядя на мой «хипповый» прикид (а он год, как отслужил)произнёс с усмешкой: «ничего, там мозги быстро вправят…» Не насторожило. «Чуйка» не сработала, да и не было её тогда, очки на носу имели цвет неведомых мне в те давние времена детей заката – фламинго.
Дни рождения в общаге всегда праздновали бурно, отвязно, без хороводов вокруг ёлочки, но изобретательно, креатив «на гора» выплёскивали все участники действа. Естественно, алкоголь был непременным атрибутом происходящего безобразия, при этом меры предосторожности и жёсткая конспирация соблюдались неукоснительно. Круг посвящённых был ограничен, все всё понимали. Хотя до антиалкогольной горбачёвской замутки было ещё долгих и насыщенных три года, репрессии по части выпивки частенько сотрясали своды нашей alma mater, ведь вуз-то был педагогический, а это, как не крути, обязывало. Виновник торжества, долговязый филолог Вовка Ушинский, имел уже за плечами неполных три курса и полную котомку опыта по части проведения подобных «сейшенов» и поэтому повторял неустанно: «Индейцы только нашей резервации. Чужих - на хоздвор – работает расстрельная команда»
Моё участие, как и участие моей «гёрлы» ни у кого вопросов не вызывало, поэтому я предупредил Ксю заранее, обязав заодно порешать и вопрос с презентом имениннику, сославшись на тотальную занятость и пошатнувшееся материальное благополучие. Радостно замурлыкав, властительница моих эротических фантазий пообещала, что всё будет в лучшем виде, и что существует только одна реальная проблема – что же ей надеть? Но этот пунктик всегда был вне зоны моей компетенции и моё молчание красноречиво красотку об этом информировало.
Утром знаменательного дня меня позвали на вахту к телефону. Голос Ксюхи мне показался странным, но мысли мои были заняты крутившимся в мозгу свежим мотивчиком, который к тому же замечательно ложился на первые строки буквально спозаранку родившегося стишка, поэтому я не придал значения ни этому факту, ни, собственно, факту отказа Ксю от участия в вечерних посиделках. Даже не дослушав толком перечня причин, я буркнул в трубку «ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь» и понёсся разыскивать по комнатам дежурную гитару.
Застолье началось сразу после кивка именинника, с высоты своего роста обозревшего поляну и нашедшего полнейший кворум. Закуска была небогатой, но собравшиеся были людьми неизбалованными, «общажного» происхождения. Шуточки-прибауточки, анекдоты ниже и чуть выше пояса, смачные тосты – веселье разгоралось. Резкий стук в дверь Вовкиной комнаты раздался, когда гранёные стаканы стали наполняться по третьему кругу. Морды присутствующих недоумённо вытянулись, Вовка судорожно кинулся распихивать оставшийся боезапас под матрасы. Голос декана рассеял сомнения – облава! Кто-то из парней подбежал к окну, которое выходило на хоздвор – напрасно, аккурат под ним, задрав голову вверх и глядя на Вовкино окно, неторопливо прохаживался проректор по АХЧ Тихоньков. «Аб-блажили меня, аб-блажили»– рыча под Семёныча, растерянно пропел Ушинский и обречённо повернул ключ. Из стоявших на пороге смутила только Эльвира Николаевна, обычно её не бывало на подобных репрессивных мероприятиях, остальной же контингент составляли знакомые все лица – декан, комендант общежития, вахтёрша-стукачка Людмила Петровна по кличке «Баба Мила», да кто-то из студентов-активистов. Наши разгорячённые физиономии и характерный запах не оставляли сомнений у собравшихся по поводу происходящего, да нам и в падлу было оправдываться.
Потом были долгие и нудные собрания, нас долго заставляли писать объяснительные записки и с удовлетворением находили противоречия в «показаниях» - кто-то писал про пять бутылок водки, кто-то про шесть… Закончилось всё просто – девчонкам объявили выговор с занесением, а парни получили повестки в военкомат, отсрочки наши отменили разом. И хотя все бравировали и хорохорились, видно было невооружённым глазом, что замки воздушные посыпались и потянувший сквознячок развеивает остатки иллюзий. Мне было тошно вдвойне – с плохо скрываемым подозрением все смотрели в мою сторону, но не всеобщее осуждение волновало меня, меня колбасило от самой мысли – неужели Ксю? Пошаговый анализ только подтверждал сомнения, вариантов было слишком мало.
Нам было милостиво разрешено дожить в общаге до явки на призывной, но постельное бельё комендант велел сдать заранее, хозяйственный был мужичок, основательный. Я валялся на матрасе в одежде, тупо разглядывал трещины на потолке и гонял, гонял, гонял мысли всё по одному и тому же замкнутому кругу. В дверь кто-то робко постучал. «Открыто!»
Ксения вошла очень несмело и, мне даже показалось, принуждённо. «А, это ты… - не поднимая задницы с кровати, сказал я, - привет-привет, моя старая скво!»
«Привет, Виннету – вяло подыграла Ксю, - как дела?»
«Тебе ли не знать? – даже слегка удивился я.
«Пойми, от меня ничего не зависело, я всегда доверяла маме всё самое-самое, я и подумать не могла… - её огромные глаза , казалось, собрали все проливные дожди минувшего лета и вся эта водная масса подползла к кромке. Она была красива. Отчаяние и нервное возбуждение только усиливали её красоту. Каюсь, я желал её, как никогда, мне хотелось сорвать с неё батник и джинсы, зубами разорвать трусики, искусать грудь и причинить ей такую сладкую муку, чтобы в сладости этой утонули все печали минувших дней. Стиснув зубы, я сумел оторвать свой взгляд.
« Ты сможешь меня простить?» – губы её задрожали.
Я дотянулся до гитары, скорчил подобие умного «фейса» и пропел:
Нас тогда без усмешек встречали
Все цветы на дорогах земли…
«Дальше допой сама, хорошо? - неловко отставленная гитара издала жалобный звук, - только не мне, а своей маме». Слёзы брызнули, как у цирковых клоунов, плечи как-то сразу опустились, походкой смертельно уставшего человека Ксю вышла, оставив дверь полуоткрытой. Сказать, что я упивался местью – да где уж там! Моя душа ломилась к её душе и я просто кожей ощущал, как что-то между нами рвётся, рвётся отчаянно больно!
Мы встретились совершенно случайно спустя двадцать с хвостиком лет в харбинском аэропорту. Я маялся в кресле, ожидая посадку, она катила мимо дорожную сумку и о чём-то оживлённо переговаривалась с подростком-акселератом, на кого-то удивительно похожим. Наши взгляды встретились. Не узнать эти глаза я не мог, она тоже вздрогнула и растерянно остановилась… Нет смысла пытаться передать эмоции, которые нахлынули горным потоком, мы проболтали всё время до самой моей посадки и времени этого не заметили. На прощание обменялись адресами электронной почты. Она не надоедает мне с глупой перепиской, я тоже стараюсь не беспокоить её по пустякам. Лишь изредка нас прорывает на откровения. Вот одно из её последних:
«Отгадай, как я назвала сына? Просто чувствую, что у тебя на языке крутится – Виннету. Ни фига ты не изменился. А я очень сильно. Одно только не меняется – с тех пор я ненавижу Градского с этой его песенкой. Хотя при чём здесь песня, а Градский и подавно. И ещё – с той поры я ни разу не получала оргазм. Ты скажешь – глупость, это же чистая физиология! Нет, тут что-то с головой. А, вот и Андрюша из школы вернулся, пойду кормить. Пока!»