Лежишь, по самый крантик наполненный кофе, свежий, разве что с оставшимися едкими ощущениями беспробудного пьянства, связанного с прошлогодней потерей хорошей мысли, перелопачиваешь ежедневную суету в намоленную муку или даже в пыль, и редко какие выпрыгнувшие из ступорной памяти зёрна можно назвать пищей для ума. В омуте живота булькает сонный сом разочарований, перекликаясь с кондиционером, за которым, как за скрипящим громкоговорителем, не слышно голоса разума.
Закрываешь глаза, уставшие от темноты, приобретшей формы самим же и выдуманных чудовищ, но по-прежнему ощущаешь их присутствие наэлектризованными волосками на теле. Всё, что способно родиться в голове, однажды выходит наружу.
Я, освежаясь, стоял на подоконнике, нервными глотками с трудом проталкивая слюни через опухшие гланды, пытавшиеся вернуться обратно. Летучая мышь, будто почуявшая мою слабость, попискивая, пронеслась перед лицом и с тем же стремительным безумством проскользнула во тьму, откуда и появилась, едва не цепляя кожу. Под окном жалобно мяукала кошка, вытягивая из куста шиповника голову на лунный свет.
- Спускайся, чего стоишь, руки мельницей раскинул, - тут только я заметил поодаль силуэт человека, хрипловато вибрирующего со скамейки. - Покурим, подышим акацией и цветочной пыльцой.
Делать круг не хотелось, обходя дом, и я решил буквально спуститься, вспоминая юношеские времена и женские общаги. Привязал простыню к батарее и, раскорячившись, как ёжик на скользком паркете, кое-как сполз, оцарапав плечо о стену и чуть не ударившись ногой в окно на первом этаже.
- На, попробуй, это, конечно, не египетский папирус курить, но вставляет будь здоров, страница из журнала "Делу - время, потеха - вечна", - плюгавенький старичок протянул мне уже прикуренную козью ножку и принявшись сворачивать себе. - Знаешь, в чём секрет слова?
- Любого слова?! - кивнул я риторическим вопросом, откашлявшись от первой затяжки, сделал вторую и снова закудахтал с ощущением, что вот-вот проглочу язык, болтающийся, как стираный пакет на бельевой верёвке из советского прошлого.
- Секрет не в самом слове, а в интонации, - привыкая к ядрёности зеленовато-серого состава, просипел я. - Одно и то же слово можно прочесть, сказать и воспринять по-разному, даже с учётом контекста.
- Это ж получается, что язык, на котором мы сейчас разговариваем, состоит из нескольких языков, раз не всегда точно можно донести слова. На, читай, - старик, почёсывая неразличимую татуировку на запястье, протянул мне оставшуюся от скрученных папирос часть страницы.
- В Зоологическом саду имени Оруэлла скрестили попугая и мартышку, - загнавшись, начал читать я с серьёзным видом, крутя лоскуток бумаги, чтобы поймать свет от естественного спутника Земли, - По виду выросшее животное напоминает чебурашку, однако оперение и клюв, выступающий из пуховых зарослей на так называемом лице, отличает его от вымышленного персонажа. Учёные сразу же придумали имя новому явлению в мировой науке, хотя нашлись и противники, объявившие голодовку, выражая тем самым несогласие с антинаучным подходом к выбору названия вида. Последние настаивали на имени Арапух или Арапёр, поскольку основной наследственный материал вычленен из попугая ары. Противники же противников делали акцент на божественной составляющей выводка. Так как мартышка являлась мужской особью, а попугай - женской, правительственная комиссия, курировавшая эксперименты при зоосаде, сошлась на имени Мартыпуг, подчёркивая именем не только весеннее начало новой эры зоологии, когда на свет явилось нечто непрогнозируемое разумом и в силу этого пугающее непознанностью, но и кошачьи повадки оперившейся обезьяны с клювом. Полученный вид говорит на трёх языках: обезьяний - когда Мартыпуг воспроизводит звуками собственные действия, попугаевый - то же самое, только с обратным эффектом последовательности. Третий язык учёные охарактеризовали как эзоповый, поскольку за издаваемыми звуками, на первый слух, скрываемыми за перьевым покровом, слышится новая азбука смыслов.
Когда я впервые увидел Мартыпуга, мне уже довелось узнать, как душа перемещается в мозг, оставляя мокрые следы на теле сомнений. Состояние мушиного застывшего времени и полное отречение от себя, экспозиционно разместившегося на кровати. Детское ощущение непознанного, когда ещё не знаешь, что такое секс и каким словом можно обозвать сладкое ощущение, но лезешь по канату в школьном дворе или по стальной трубе, вкопанной возле бабушкиного дома и к которой прилеплена телевизионная антенна, чтобы ловить сигналы двух каналов, двух языков - материального мира животных и духовного балета, лезешь и чувствуешь, насколько ты промежуточен в каждой своей мысли.
Несколько шаров, различных по размеру в рамках воображения, вроде бы полых, но одновременно плотных, отскакивают от замирающей египетской пирамидой грудной клетки в борхесовском песке времени, формально напоминая заставку мыльных пузырей в Windows или же сами пузыри, взбитые мыльной квинтэссенцией, сутью однажды лопнувшего времени. Плотные пончиковые пузыри, припудренные рассуждениями, отталкиваются от внутренней стороны лица, направленного в обе стороны темноты. Трассирующие лунные зайчики высвечивают двуликую маску, перемещающуюся дряхлеющей и разлагающейся на молекулы тенью.
Моя знакомая муха, вечно забирающаяся под оконную сетку к вечеру и снова исчезающая днём, ползала по монитору, не давая прочесть написанное, как будто угадывая направление моего взгляда. Хотелось поймать её, хлопнуть об пол или раздавить пальцами. Чужая слабость вселяет в живую сущность зверя превосходства. Я был болезненно слаб перед мухой и вряд ли бы смог махнуть маятником, рубящим головы: жутко болело горло, ступой стучало в висках и мутный взгляд вылавливал из дальнего угла Мартыпуга, смиренно ждущего, когда закончится зарядка аккумулятора, чтобы подскочить ко мне при помощи лёгкого движения пера и выклевать печень. Я старался ничего не писать, в надежде как можно дольше сохранять свет, который я украл у богов, чтобы нести людям.