Галина Храбрая
«УЧИТЕСЬ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ И ДРУГ ДРУГА!»
Дорогие мои читатели, авторы и просто друзья!
Успение Пресвятой Богородицы и Владычицы нашей Присно Девы Марии —
есть Долгожданная Встреча Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа
с Пречистой Преблагой Матерью Своей, а посему, это великий день
в истории всего человечества!
Почему, спросите вы? Да потому что мы с вами, можем этому сопереживать!
Что нам это даст — опять спросите вы? Отвечу: не что иное, как приобщение
к Божественному… не мало, я полагаю.
Каждый год всё новые и новые поколения осознанно, могут сопереживать
Святому Таинству УСПЕНИЯ Божией Матери. И так все люди на земле —
поколение за поколением приходят и уходят, а Таинство остаётся навечно
для нашего воспитания и образования души, тем более что у каждого из нас
есть матери, и это в полной мере нам близко. Но есть ещё Мать! это Природа!
И ещё есть Мать! Это Родина! Но самая главная — это МАТЬ Божия.
Да-да, и мы должны, обязаны с вами научить свою душу через разум сердца
сострадать ИМ – ВСТРЕЧЕ БОГОМАТЕРИ с ЕЁ ПРЕДВЕЧНЫМ СЫНОМ!
Что для этого надо? Да ничего, в сущности…
Нам лишь только надо взять в разум это Священное Действо и суметь
сопричаствовать ему — этому радостному дню. ОНИ так соскучились, не видевшись
друг с другом со Дня Голгофы — Сын и Мать, что может быть, более святым?
Друзья мои!
Давайте, хотя бы на время Успенского поста — столь небольшого
по продолжительности периода времени, всего-навсего — две недели,
душу свою утоньшим до такой степени вразумления, чтобы все смогли
усвоить вибрацию этой Святой Сочувственности, дабы внедрить через сердце
своё закостенелое — это величайшее по значимости духовного содержания —
состояние Божественного Сопереживания.
А то, зачастую, копаемся в своей ветоши аки моль, и забываем про то,
что мы — есть человеки, и что наша основная работа — учиться быть с БОГОМ.
Негоже нам сидеть в обнимку со своим эгоизмом весь век,
и водить свой гонор за ручку аки младенца: ибо тоска, уныние —
есть не что иное, как первый шаг к подобному мракобесию.
У каждого из нас — есть дела и заботы, а как же без них?
Иначе прожить никак невозможно! С нас никто не снимет наших обязанностей,
по той простой причине, что мы все обособлены заботой о ближнем своём
и о хлебе насущном.
Но, в суете дней и суматохе мирской, мы сбрасываем силы свои настолько
стремительно, что порой не в состояние жить без помощи окружающих,
а посему, эти силы нам надо в себе поправлять.
Оттого и даны нам Великие Праздники, как всем людям в целом,
так и каждому смертному в отдельности, дабы основательно
УСПЕВАЛИ мы подзаправиться Божественной энергией разума.
Сквозь тело своё бренное, бессмертной душой и духом мы впитываем в себя СИЛУ,
дабы продлить дни свои на этой планете, ибо смерть всегда рядом с нами
и неминуемо следует по пятам, но это вы и сами знаете.
Тут я вам ничего нового не сообщила!
* Г * А * Л * И * Н * А * (*:*) * Х * Р * А * Б * Р * А * Я *
Так вот, приступим к повествованию…
Когда я была совсем ещё маленькой, то имела нужду к уединению.
Бывало, мать отпустит меня погулять, а я возьму и прямиком за сарай спрячусь,
сяду там себе спокойно на доски, приваленные к стене, и задумаюсь глубоко,
глядя в сумеречную даль золотых пшеничных полей и лиственно-хвойных лесов
любимого мной Подмосковья — родины моего отца, деда и прапрадеда…
А девчата играют с мячом! На площадке возле магазина.
Издали слышны их радостные вопли и повизгивающие голоса:
— Эх, похоже, им хорошо! Ну, пусть себе позабавятся! Скоро вырастут,
и наберут себе «забот полон рот». Детство — оно непродолжительное,
оттого и сладкое. Пусть моя мама тоже думает, что дочка её играет
и смеётся, как все, не надо её смущать и расстраивать! — проговорила я
про себя, прикрыв слегка свои немного сомлевшие веки.
Она никогда не выходила на улицу звать меня домой, как звали другие матери
девчат. Я сама приходила. Мама мне доверяла.
Как только услышу, что по очереди начинают звать моих сверстниц,
так сама и прихожу домой к маме:
— Маринка, а, ну, домой! Живо!
— Нинка! Быстро марш домой! Ты где там шляешься?
— Ира! Ужинать! Отец сердится! Ремень достал.
— Люда! Иди домой, дочка, темнеть начинает!
Во! Эту хоть нормально — «дочкой» назвали,
а то зовут всех, как арестованных…
И вспомнилась мне «Украйна милая» — далёкая родина моей матери,
где всех называли, нэ як нэбудь, а «доця»!
и своих и чужих и посторонних, хотя у них там «чужих» не было… все родные.
Прошло время, и я увидела своих сверстниц, сидящими по вечерам с парнями,
курящими сигареты в нашей автобусной остановке, где все они писали в угол
по очереди, и бросали в лужицу свой «бычок», то есть окурок.
Это был у них такой своеобразный, надо сказать, «ритуал».
После чего в остановке жутко пахло «котами», прямо до рези в глазах.
— Вот, — думаю, — вы и сменили, девочки, куколок и мячики на пачки сигарет!
И отчего это вас не зовут нынче домой ваши матери? Странно!
А в самый раз позвать бы!
…отцу моя мама на меня никогда не жаловалась. А потому, он доверял мне
основательно. Маме даже в голову не приходило, подойти к девчатам тогда
и спросить у них, как там её Галя играет в «чехарду» или в «вышибалы»,
не припомню точно названия этой жуткой игры, да и что мне её припоминать?
Бывало, ударят мячом в живот. Скрючишься вся от боли. В глазах аж потемнеет.
Глянешь на них, в поиске сострадания, а сочувствия нет!
Оно даже не ночевало у них в голове. Стоим и корчимся «все разом».
Только я от боли. Они от смеха.
— Ничего себе игра! — подумала я, — так запросто калекой, можно остаться,
нет, девочки, это игра не по мне! — и больше не пошла к ним.
И как не зазывали они меня потом, порвала с ними и точка.
А узнала я, что это был полный садизм «не по-детски», когда, кого-то
из моих девчонок к хирургу родители возили. Доигрались до разрыва селезёнки.
Сказать им про то, увы, мне, как-то не захотелось! Сочувствия я всё равно
у них не сыскала. В бесстыжих и пустых глазах моих сверстниц, заметьте,
я не сказала «тупых», было нечто стальное! Это были умные злые глаза,
в которых с детской поры заселился жёсткий сухой расчёт:
эти глаза почти не умели плакать, они могли только ныть,
выпрашивая и добиваясь своего, сначала у родителей и воспитателей,
потом у педагогов, а затем и у своих мужей.
Да и не могла я пока, этого сделать, бесполезно всё было.
Авторитета у меня тогда ещё не было совсем. До него мне надо было дорасти!
И я росла!
Но не просто, как в песенке со словами «подорожник-трава на душе тревога»!
Времени зря не теряла: читала классику, училась петь, танцевать,
играть на аккордеоне, словом, «сортировку» в себе определяла.
Время летело быстро, но я всё успела! И…
«стала первой невестой на селе», вот, так!
А потом… ещё более удивила всех, когда в храме нашем встретилась с бабушками
своих девчонок! Не с мамами, нет, какой там! Со старушками в православных
платочках! Милыми и трепетными, святыми и безгрешными русскими бабушками,
которые утешили меня, и ранки все мои на груди залечили своим трогательным:
«здравствуй, дочка!» Скажут, а в глазах у них — солнце! И все звёзды мироздания
в них отражены! Мир их праху… пусть теперь они упокоятся с миром…
Часто в детстве я «теряла» свою силу.
Бывало родители, в основном отец, носили меня на плечах!
Уедут они на работу рано-рано, засветло ещё, а я в школу одна собираюсь!
Поднимет меня мать сонную, заплетёт косы, я и досыпаю потом ещё три часа
«до школы»… причёсанная!
А когда немощь стала посещать меня основательно, и я не могла встать утром
с кровати, то приходилось идти мне «на хитрость», чтобы «выжить»:
навешивать замок на калитку, мол, «нет меня дома» и всё тут!
Одноклассницы глянут, что замок на калитке висит, и не заходят за мной,
потом придут в школу, а в классе меня нет! А где я? Им невдомёк.
Нет, чтобы спросить, что со мной, да поинтересоваться?
Училась я одновременно в нескольких школах, и в автобусных остановках с ними
не сидела, «Золотое Руно» с парнями не курила! А прямиком мимо них «чесала»
с папкой под мышкой «в штатском» на электричку «в сторону Москвы»:
30 минут и я на платформе «Фили».
Вечером иду со станции, голодная, как стая волков, а они всё ещё там заседают,
ёрзая от безделья туда-сюда задницами аж «до синиты», вытирая с лавочек краску…
Конечно, если есть здоровье! Отчего же им не посорить?
Видимо не узнали пока, что такое «еле ползать» от усталости,
да, как «по стенке едва передвигаться», когда голова кругом идёт.
Сердце у меня, такое слабое было. Потому что «в рост» я пошла мощно,
как «передовица»: быстрее всех ввысь рвалось всё моё женское нутро,
порода моя «индо-восточная».
И похорошела я быстрее всех остальных девчат. Тут и началось всё моё
«самое интересное»! Лучше бы мне парнем родиться, ей-богу!
Посмотрела на меня, как-то оценивающим глазом моя одноклассница
Таня Фоченкова, и сказала всем нам с видом знатока:
— Вот, увидите, девочки, Галя наша вперёд всех замуж выйдет!
— Это почему же? — заверещали девчата, —
— Откуда ты знаешь? — затараторили они, пытаясь перебить её доводы.
— А вот знаю, потому что я в «торговое» училище поступать буду, а потому,
глаз у меня «намётанный»: хороший товар на прилавке долго не лежит!
Заберут её от нас скоро, попомните моё слово!
Прислушалась я сердцем к словам её и произнесла:
— Если действительно, Таня, и впрямь, как ты говоришь, в скорости
такое произойдёт, то я позову всех вас на свадьбу к себе, слово даю!
И позвала! Все пришли… так оно и вышло.
Единственная девочка, с кем я дружила, была Лена Ежова, она училась
на класс выше, и года через три после меня тоже вышла замуж
за профессорского сына, который теперь сам не только профессором стал,
но и большим учёным.
У Лены на свадьбе я встретилась со своей бывшей одноклассницей,
та подпила изрядно и доложила мне, что не только «любит выпить»,
но и стала «слаба на передок», а когда я переспросила у неё, дабы уточнить,
что это за «болезнь» такая, то она рассмеялась мне прямо в лицо,
протрезвевши в раз, и ответила скороговоркой с присущим ей юморком:
— Болезть-болезть — «на кого б залезть»! Меня на танцплощадке всё время
парни наши «насилуют», я же выпить люблю, понимаешь? Ну, вот они подпоят меня,
и ждут, пока я и усну, водят под музыку, чуть тёпленькую, потом отволокут,
куда-нибудь, надругаются по полной, а как проснусь, то сижу и отгадываю,
кто из них на этот раз «первым» был? Кто «вторым»? Кто «третьим-пятым-десятым»?
Правда, путаюсь всегда, а они, стоят надо мной и ржут, что я опять ошибаюсь,
потому что быстро «вырубаюсь», когда пьяная:
— Ты что и, правда, совсем ничего не чувствуешь? — спрашивают они меня.
— Ничегошеньки! — отвечаю, — меня «вышибает» напрочь!
— Да ладно! Мы с пацанами, так тебя «продрали»!
— Ага, прямо по-зверски»!
— Во, даёт! Слышь, «не чувствует» она!
Помню, раньше всё заглядывался на неё однин «второгодник»,
живший от них, эдак, домов за десять—пятнадцать, влюблён был в неё,
как белый жасмин в алую розу. Как увидит её издали, весь аж краснел,
как пунцовый закат в Страстную Пятницу!
Мать Маришки довольная была, что дочку её «подцепили», наконец-то!
По такому случаю, частенько стала она захаживать сама, без особого
на то приглашения, к его матери — «хозяйство» поглядеть!
Огород там и всё такое… прочее, так и поженили их потом. Сосватали, короче.
Однажды, встретила я их, как-то под вечер. Идут они довольные на пару —
дочка с матерью, а у самих: «рот до ушей, хоть завязочки пришей»,
галдят на всю округу, спорят о чём-то, что и куда они денут, и кому определят:
остановились, поздоровались со мной и спрашивают, абсолютно, беззлобно:
— Галь! Ты что ли? Привет! Не узнали мы тебя! В темноте не видать! С «музыки»?
Так поздно… с «Москвы», небось, едешь?
— Ага! С «Филей»! А вы откуда? — хотя я прекрасно понимала, что они от своей
будущей «сватьи» идут — «чопают», как говорили у нас в селе. Знала так же,
что женщина та — слабенькая совсем была, что она — «туберкулёзница», и что,
по словам односельчан — «долго не наживёт». Говорили в селе также ещё,
что Маринкина мать, как та помрёт, сразу же «добро» ихнее себе «захапает»,
и живенько всё «под себя подгребёт».
— А мы от будущего «жениха» идём!
— Он же «второгодник»! Как вы можете, за него свою дочь отдавать?
Он курит вовсю, выпивает, а что дальше будет, вы подумали?
— Подумали! А чё не подумать? Нам лишь бы «зять зарплату приносил»!
Правда, Мариш?
— Правда, мам… я всему хозяйка буду! Поняла? Вот!
и показала мне язык…
Начальница она сейчас «большая» стала и специалист, по всему видать, «ценный».
Всё делает «с любовью». Остальные же девчата мои «в торговлю» подались!
Бывало, куда, в какой магазин не зайду — всюду «за прилавком» стоят
мои сверстницы… с ума сойти, и «товар» и себя всем подряд предлагают…
с Успением вас, дорогие мои стихиряне!
Учитесь чувствовать сами себя и друг друга!
Не то, совсем худо будет. Вон, что на востоке творится…
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/08/19/9886
«Церковь у дороги»