В школе у меня появилось много новых друзей, и общение с Грошиком отошло на второй план. Только на каникулах в ноябре я выбралась в лес. Снег ещё не лёг, но ожидание зимнего сна ощущалось повсюду. Трава полегла, кусты и деревья, потеряв листву, стали похожи на чернильные росчерки, разбросанные там и тут. Чудом уцелевшие ягодки киш-миша, превратившись в изюм, сиротливо качались на лиане. Кое-где ещё виднелись остатки последних грибов. Не видно ни птиц, ни зверюшек. Осторожно поднимаюсь вверх по ложбинке, стараясь не нарушать тишину. Временами хулиганистый ветер остудой залезал за воротник, заставляя вздрагивать и ёжиться. На полянке возле трёх берёз я остановилась и еле слышно позвала:
– Грошик!
Никто не ответил.
– Грошик! – я окликнула чуть громче. – Прости, что так долго не приходила!
Раздвигая бамбук, дошла по тропе к родничку. Он журчал сонно, подстраиваясь под засыпающий лес. Я убралась вокруг и присела отдохнуть, слегка опечаленная молчанием Грошика. Серенькая птичка опустилась на ближайшую веточку и, чвикая, смотрела на меня озорным глазком. Отлетев немного, она оглянулась, будто приглашая следовать за ней. Я встрепенулась:
– Грошик, это ты послал птицу?
Улыбнувшись, я поспешила за птицей. Вскоре стало ясно, что мой путь лежит в сторону виноградной впадинки, куда однажды меня привел странный пёс. Уверенно раздвигая кусты, я подошла к лианам, усыпанным сморщенными ягодами. Виноград надёжно прятался среди бамбука, потому тяжёлые кисти были почти полными. Наученная опытом я теперь всегда имела при себе сложенную матерчатую сумочку. Подставляя её под кисть, осторожно срывала кисть, ягоды сыпались на дно, и вскоре половина незатейливой тары была заполнена. Отдохнув, я засобиралась домой. По пути, набрав ещё ягод рябины – ударенные морозом, они радовали сладостно-горьким вкусом. Перед тем как перелезть на участок с клубникой, я закрыла глаза и медленно несколько раз вдохнула воздух, проговаривая про себя: «Спасибо, лес, за дары! Спасибо Грошик за лес!» Ветка ели подцепила меня за рукав, не пуская к ограде.
– Грошик, – улыбнулась я, – ты не сердишься?
Ответом был резвый ветерок, пробежавший по верхушкам деревьев и озорно толкнувший меня в спину. Я облегчённо засмеялась. Простил! Перебрав дары, торжественно выставила на стол чашку с виноградом и рябиной. Родные угощались и нахваливали. Совершенно счастливая, уже в кровати, я вспоминала прогулку и радовалась, что впереди ещё целая неделя каникул и встреч с лесом.
Наутро радость была испорчена мокрым снегом, который перемежаясь с холодным северным ветром, шёл практически всю неделю. О походах в лес не могло быть и речи. Пришлось набраться терпения, ожидая, когда снег хорошо ляжет, надёжно укрыв округу. Видя моё настроение, отец решил осмотреть лыжи.
– Давай, сказал он, – подготовим тебя к лыжням прогулкам! А то снег везде будет, а инвентарь не готов!
Мы слазали с ним на чердак, я примерила лыжи.
– Смотри, как ты выросла! – отец почесал макушку. – Надо бы новые лыжицы тебе, да и палки коротки. Завтра сходим и купим.
За сборами и покупками незаметно пролетели каникулы, а в конце ноября, после двух буранов, снег надёжно обосновался вокруг, давая возможность всем желающим выйти на лыжные прогулки. На ближайшую субботу были намечены соревнования, и потому загодя была нарезана лыжня, дистанцией в десять километров. Трасса проходила прямо около нашего дома, что для меня было очень удобно. Я уже с прошлого года мечтала пройти потихоньку этот путь по лесу, но мама не отпустила, ссылаясь на то, что я мала. Но мне исполнилось семь лет, я считала, что вполне могу самостоятельно принимать решения о прогулках. На всякий случай я спросила об этом отца. Он раздумчиво посмотрел за окно и осторожно заметил:
– Трасса непростая, дочь, не дай Бог, упадёшь в сопках, сломаешь лыжу или поранишься…
– Я осторожно, пап!
– Давай сначала вместе пройдём?
– Давай!
Отец не обманул и в субботу, мы с утра отправились на лыжню.
Трасса, виляя между домов, сворачивала к сопке. Подъём был крутой, пришлось мне встать боком и подниматься «лесенкой» - опираясь на левую лыжу, поднять наверх сантиметров на двадцать правую, опереться на неё, потом поставить рядом левую. Таким образом, минут через пятнадцать мы одолели подъём. Шли, не торопясь, часто останавливаясь и разговаривая обо всём, что увидели. Отец подробно объяснял, почему вот здесь нельзя съезжать прямо, наискосок лучше, а на следующем спуске можно, и переспрашивал меня, внимательно слушая ответы. Чуть позже я поняла, что он учит меня проходить трассу, не рискуя напрасно. Очевидно, он понимал, что я все равно буду ходить одна, и старался сделать мои походы безопасными. Действительно, впоследствии это помогло мне совершать прогулки по сопкам, я ни разу не поранилась серьёзно, так – лёгкие ушибы и царапины. В тот первый и единственный раз, когда мы были вместе с папой на лыжне, я чувствовала себя самой счастливой, ловила каждое слово и старалась во всём ему подражать. Поскольку всё моё внимание было сосредоточено на изучении трассы, окружающий мир запомнился плохо - только птичка, сопровождавшая нас почти весь путь. Я заметила её сразу, но ничего не сказала отцу. Уже поворачивая к дому, отец усмехнулся:
– Ишь ты! Весь путь нас сопровождала! Ты заметила, дочка, птичку, что постоянно крутилась возле?
Я не любила врать, но и правду говорить не хотела, потому выбрала среднее – притвориться удивлённой.
– Которая, папа? С чего ты взял, что это одна и та же птица?
Отец поднял брови, лукаво поглядывая на меня:
– Да, нет, птичка одна была! Наверное, подружка твоя? – он улыбнулся. – В детстве так просто любить мир, ты понимаешь его, он тебя…. Запомни это, доченька, дорожи этим. Потом всё теряется.
– Почему, па?
– Не знаю. Наверное, мы взрослеем, другие проблемы становятся более значимыми. А вернуться назад, в это состояние созвучия, сопричастности с природой практически невозможно…
Он повторил:
– Дорожи этим, дочурка!
Я никогда больше не разговаривала с отцом на эту тему, но его слова запомнила на всю жизнь.