я вам пытаюсь доказать своё отсутствие,
а вы всё ловите меня на честном слове,
где по полуночи на белорусском бруствере
кому-то чуйку тренирует дэнни гловер.
Эй, ты!,
не онанируй на иное измерение!,
а то очнёшься, а вокруг – столпотворение
муринекроззз… ззз… ззз… бля…
«…гирна филонная смяецца возле изы
и это многое даёт по части шишек
тем паче если макавуха жаждет шизы
а девиантное зовёт ещё и мнишек,
а в моей подлежащей
всё беспросветно, мимо, мало, умирание;
я и не знал, что в теплоте так много тлена;
теперь болею за батэшников, а ранее
вдали от внешнего был морю по колено;
мне ей
убрать бы волосы с лица, есть повод тронуть,
но вместе с ними уберётся пол Полесья;
так я однажды у соседа срезал крону,
когда в бессилии промямлил ей – не смейся…
и всё-таки
одну неистовую прядь завёл за ухо,
чтоб лично выяснить, куда приводит нежность;
теперь дрожу тут после боя… всюду глухо…
вопрос удавом на кадык – а где же внешность?
нралина сада бегемухо кванто присто
в итоге это же прикапало на фазу
отныне дыне не положено монисто
бо жыжда мажет тропы хрэзом на проказу
однополчанин ранен в рану, клянчит воду,
его бессилием смерть взыскивает гостя,
и мой остаток карий, слившись с каплей йоду,
в дыру сползает к сингулярности за костью…
Не скули!
шмакрин зевотный гужит этобу на хуне
для конбиррации которой в общем нету
но при изрядной патологии на шхуне
и в одиночестве дано доплыть до свету,
а вот мне
плашмя осталось пролежать всего полжизни,
прежде чем
горизонталь моя продлится в горизонте;
между тем
ряд измерений выясняют, кто капризней
во тьме рефлекса от проглоченного зонда
юя куюня ловенально и протально
баянит около возлюбленного тэга
и если всё это оценивать брутально
то получается граммаливая мекка…»