Телефон такой яркий,
Слепит и жжёт глаза.
Подсознательно жарко
И сонно, но тянет писать.
День меня выпил полностью,
Еще и ударил в грудь,
Расплескав жидкость в полости,
Что больше уже не вернуть.
На душе кружит суматоха,
Кошки дерутся там.
Ну а сам я, на вдохе
Кричу, бегу у тебя по пятам.
Мне не подъемно видеть,
Но я всю жизнь страшусь.
Отвернусь - начну ненавидеть,
Признаю, что люто злюсь.
Не захочу даже прятать,
Осознавать в глубине души,
Что вся эта грязь и слякоть
За собой несёт льда багажи.
Что в подвале у этих действий,
Запредельное чувство вины
И принятие всех последствий,
Но не мнений другой стороны.
Что в карманах не гвозди вовсе,
А снимки благодарных детей.
У которых в том юном возрасте
На уме, как сейчас - "дребедень".
Что стакан, не болезнь, а кара,
Что пора ускорять свой век,
Пока есть задаток дара,
Видеть, что ты не плохой человек.
И вот снова поля из грабель,
Факел пламенем синем в глазах.
Для кого тебе столько сабель,
Не мерят отчаяние в слезах.
И да, я боюсь, подсознательно -
Осталось из юных лет.
Но все же храню признательность,
Хотя сил, да и смысла нет.
Знаю, эти ошибки общие,
Зеркальные, так сказать.
Но есть отличие мощное:
Я могу трезво и вслух их признать!
И я вовсе не в том возрасте,
Чтобы наивно тебя попросить:
"Папа, у нас и так сложности,
Завязывай и будем жить!"
Жалею, что не понял полностью
И не стал глубоко вгрызаться.
Смотрел, как на папу, совестно,
Но редко замечал отца...