Он был одним из первых гегемонов попсы,
он на карачках выполз из тьмы.
Он мог и мОзги пудрить, и водить за носы,
а мы? В ладошки хлопали мы!
Он так горел желаньем влезть в чужой монастырь,
чтоб видеть эту жизнь без прикрас,
что как-то раз прогнулся под изменчивый мир,
чем изумил негнущихся нас!
Прогнулся! И подставил свой таз!
Он был (или казался?) непорочным на втык
и самым прочным в обществе пней.
Он брать на пробу древнюю гнилушку привык –
и тем казался миру прочней.
И почивал на лаврах баснословный кумир,
и брал свои вершины на раз!
Но... как-то раз прогнулся под заманчивый мир
и получил нехилый экстаз!
Чем огорчил негнущихся – нас...
Он был принципиален и теченья ловил
в пределах правил и берегов,
он жил согласно нотам, много пел, мало пил,
имел друзей и тешил врагов.
Пусть старая попса давно протёрта до дыр
и жалкий вид не радует глаз –
ему что сыр вороний, что иудин зефир –
готов продать и Крым, и Донбасс!
А там, гляди, продаст и Кузбасс!
Он в Белой книге смерти свою славу обрёл
за гибкий стан и тонкий подход.
Он прежний смак сменил на крутой рок-нн-ролл:
прогнулся, будто кот-вездеход.
И жизнь его похожа на фруктовый кефир,
прокисший за точением ляс...
Ему б хоть раз прогнуться под ударом мортир,
а он в сортире давит на газ.
...Когда земля пылает и двух слов не связать
в аду, где только грохот и стон,
нет смысла прогибаться, но... возможно лизать
и быть вполне лояльным скотом...