Война, всю жизнь война, война за место под солнцем.
И главный враг и главное оружие для борьбы с врагом,
его собственная гордыня.
С детства капризы свои он ставил на первое место.
Благо его в этом баловали и потакали.
«Володя с четырех лет полюбил книги. Он часто просил меня читать ему.
Если я была занята и не могла читать, он расстраивался, плакал.
Тогда я бросала все дела и читала ему».
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
«Я рассказывала Володе о наших предках.
Дедушка Константин Константинович Маяковский служил в городском управлении города Ахалциха…
Дедушка Алексей Иванович Павленко,… служил в 155-м пехотном
Кубинском полку на Кубани, затем был переведен в Армению.
В русско-турецкую войну 1877 – 1878 годов
в звании капитана он погиб в Эрзеруме от тифа.
Бабушка Ефросинья Осиповна Маяковская, урожденная Данилевская, двоюродная сестра писателя Г. П. Данилевского.
Бабушка Евдокия Никаноровна Павленко, урожденная Афанасьева,…
Володя внимательно выслушал мой рассказ. Он знал только бабушку Евдокию Никаноровну. О других сказал:
— Я никого не видел и не знаю…
И больше к этому разговору никогда не возвращался...»
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
И при такой наследственности, когда в роду сплошь «служивые»,
Маяковский идёт, поддерживаемый матерью и сёстрами,
против самой системы, которой они служили.
Мать старалась вырастить сына вне законов общества,
ибо они могли поработить его свободных дух.
Дух вседозволенности и свободы от патриотизма.
«Один год получали журнал «Родина».
Володю этот журнал заинтересовал тем, что там были
юмористические картинки, карикатуры и шарады.
Володя раскрывал журнал и, – не умея читать, звал Олю прочесть.
Но этот журнал оказался реакционного направления,
и больше мы его не выписывали.»
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
«В Багдади учителей не было – мне пришлось переселиться с сыном в Кутаис…
Но в Кутаисе не было свободы и простора:
маленький дворик, высокий каменный забор; ворота запирались и днем.
На улицу выбегать нельзя было – запрещалось.
Хозяин оберегал свое хозяйство – боялся, чтобы кто-нибудь не вошел во двор и не стащил вещи, которые лежали во дворе. Калитка тоже запиралась.
У калитки был приделан колокольчик, и когда звонили – хозяин
или кто-нибудь из семьи открывал ее. Таков был порядок.
В комнатах с крашеными натертыми полами нужно было ходить
по узким дорожкам, разостланным по всему дому.
Хозяин, старый ветеринарный врач, был придирчив и груб.
Он покрикивал на Володю:
«Ходишь по полу и не видишь, что постланы дорожки! Ты не в лесу!»
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
Во многих старых домах люди стелили дорожки и ходили только по ним,
это не только приучало к порядку, но и сохраняла полы.
Ведь если полы были некрашеные, их к праздникам надо было скоблить
стеклом, отдраивая до солнечного света и затем натирать воском.
Если же полы крашеные, то краска местами стиралась до дерева, а то и глубже, образуя ямы в мягкой древесине полов.
А красить полы каждый год, довольно накладно.
Человек, знающий цену вещам и зарабатывающим всё в поте лица,
как правило, ценит свой труд и оберегает, как может.
И притом никто не должен устанавливать свои порядки
в «чужом монастыре». Не нравится, найди другой.
«Девятого января 1905 года началась первая русская революция.
В Кутаисе, как и по всей стране, происходили волнения среди рабочих, солдат и учащихся.
Володя вместе с товарищами по гимназии разучивал на грузинском языке «Варшавянку», «Смело, товарищи, в ногу» и другие революционные песни…
В начале июня 1905 года из Москвы на каникулы приехала Люда...
Люда привезла политическую литературу, легальную и нелегальную,
и давала читать Володе, так как нашла его очень повзрослевшим и интересующимся политическими вопросами.
Ему было тогда двенадцать лет…»
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
Благодаря ли семейному воспитанию, улице или тому,
что вся Россия кипела от «благородной справедливости»,
но в письмах двенадцатилетнего ученика гимназии,
порой слишком много неприемлемого для его лет,
«Дорогая Люда!
Прости, пожалуйста, что я так долго не писал…
У нас была пятидневная забастовка,
а после была гимназия закрыта четыре дня,
так как мы пели в церкви “Марсельезу”… »
«Новая “блестящая победа” была совершена казаками в городе Тифлисе.
Там шла процессия с портретом Николая и приказала гимназистам
смять шапки. На несогласие гимназистов казаки ответили пулями,
два дня продолжалось это избиение.
Первая победа над царскими башибузуками была одержана в Гурии,
этих собак там было убито около двухсот.
Кутаис тоже вооружается, по улицам только и слышны звуки “Марсельезы”. Здесь тоже пели “Вы жертвою пали”, когда служили панихиду по Трубецкому и по тифлисским рабочим.
Пиши и мне тоже. Целую тебя крепко.
Твой брат Володя».
Из писем Оли, ученицы пятого класса Кутаисской женской гимназии.
«У нас в Кутаисе полицейских и шпионов, как собак, душат.
Позавчера ранили двух полицейских и одного пристава.
Один из них уже умер, а два пока живы…»
«После окончания речей мы по улице прошли с “Марсельезой”,
но полиция не вмешивалась.
У нас теперь собираются хулиганы пройти по улицам с портретом Николая. И тогда, конечно, произойдет та же история, что и в Тифлисе».
«Мы сегодня потребовали отслужить панихиду по Трубецкому,
а также и по убитым в Тифлисе.
В мужской гимназии тоже потребовали отслужить панихиду,
после которой они в церкви же стали петь “Вы жертвою пали”.
Теперь мужская гимназия закрыта».
«Володя сегодня первый раз пошел в гимназию,
и с первого же раза гимназисты потребовали себе залу для совещания.
Они решили требовать удалить плохих учителей, а также, кажется,
и директора, а в противном случае будут бастовать».
Двенадцатилетний Володя весь отдался событиям,
которые он переживал с исключительной активностью.
Он ходил радостный и гордый. Часто повторял: «Хорошо!»
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского.)
Да, время было страшное, всё страну лихорадило в трясучке.
Гнило правительство, гнила интеллигенция,
заражая школяров, студентов, мещан и рабочих.
И, тем не менее, как сказано в гениальной сказке;
«Генрих: Но позвольте! Если глубоко рассмотреть,
то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.
Ланцелот: Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником,
скотина такая?»…
(Евгений Львович Шварц. Сказка в трех действиях «Дракон»)
И вот в 15 лет он уже профессиональный революционер,
трижды подвергавшийся арестам,
отсидевший маленький, но срок в одиночке.
Не признающий никаких авторитетов и законов,
человек идеи, способный ради неё на преступления,
и совершивший первое в двенадцать лет.
«Володя отнес в (социал-демократический) комитет казенные ружья,
которые полагалось отцу иметь для разъездов по лесничеству.»
(Из воспоминаний матери Александра Ал.Маяковской (1867—1954)
В двадцать один год Маяковский:
«Высокий, сильный, уверенный, красивый.
Еще по-юношески немного угловатые плечи, а в плечах косая сажень. Характерное движение плеч с перекосом – одно плечо
вдруг подымется выше и тогда, правда, – косая сажень.
Большой, мужественный рот с почти постоянной папиросой,
передвигаемой то в один, то в другой уголок рта.
Редко – короткий смешок его.
Мне не мешали в его облике гнилые зубы. Наоборот – казалось, что это особенно подчеркивает его внутренний образ, его "свою" красоту.
Особенно когда он – чуть нагловатый, со спокойным презрением
к ждущей скандалов уличной буржуазной аудитории – читал свои стихи:
"А все-таки", "А вы могли бы?", "Любовь"…
Красивый был. Иногда спрашивал: "Красивый я, правда?"…
Он любил свой голос, и часто, когда читал для себя, чувствовалось,
что слушает себя и доволен: "Правда, голос хороший?..
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего"…
Льется глубокий, выразительный, его особого, маяковского тембра голос».
(Из воспоминаний Софьи Сергеевны Шамардиной (1894–1980))
«Голова Маяковского увенчана густыми темными волосами,
стричь которые он начал много позже;
лицо его с желтыми щеками отягчено крупным, жадным к поцелуям,
варенью и табаку ртом, прикрытым большими губами,
нижняя во время разговора кривилась на левую сторону.
Это придавало его речи внешне характер издевки и наглости.
Губы всегда были плотно сжаты.
Уже в юности была у Маяковского какая-то мужественная суровость,
от которой при первой встрече становилось даже больно.
Как бархат вечера, как суровость осенней тучи.
Из-под надвинутой до самых демонических бровей шляпы его глаза пытливо вонзались во встречных, и их ответное недовольство интересовало юношу:
— Что смотрят наглые, бульварно-ночные глаза молодого апаша!..
А Маяковский, смеясь, оглядывался на пропадавшие в ночь фигуры».
(Из воспоминаний Мария Никифоровна Бурлюк (1894–1967))
28 июля 1914 года начинается первая мировая война.
Страна бурлит от патриотизма. Прекращены все забастовки.
Народ сплотился вокруг царя, ибо бой шёл за славянство.
За освобождение Сербии, за прорыв к Балканам,
за освобождение Константинополя от турок.
И на этой волне всеобщего подъёма
Маяковский пишет патриотические стихи,
рисует карикатуры на врагов отечества,
хочет идти добровольцем на фронт.
Но тогда это ещё почётная должность, воин Отечества,
и ему отказывают в виду его политической неблагонадёжности.
Однако уже через год, он попадает под мобилизацию,
и благодаря протекции М. Горького проходит военную службу
в Петрограде, в Учебной автомобильной школе.
Но лучше дать слово самому Маяковскому.
«Призыв
Забрили. Теперь идти на фронт не хочу. Притворился чертежником.
Ночью учусь у какого-то инженера чертить авто.
С печатанием еще хуже. Солдатам запрещают.
Один Брик радует. Покупает все мои стихи по 50 копеек строку.
Напечатал «Флейту позвоночника» и «Облако». Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек.
С тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже.
Солдатчина
Паршивейшее время. Рисую (изворачиваюсь) начальниковы портреты.
В голове разворачивается «Война и мир», в сердце - «Человек».
16-й год
Окончена «Война и мир». Немного позднее - «Человек».
Куски печатаю в «Летописи».
На военщину нагло не показываюсь».
(Владимир Владимирович Маяковский. Автобиография «Я сам»)
«Солдатчина, Паршивейшее время…»
Владимир Маяковский, ратник 2-го разряда,
"награжден серебряной медалью "За усердiе" на Станиславской ленте",
за пользу, принесённую по поднятию морального духа солдат и офицеров,
благодаря его политическим карикатурам и патриотическим стихам,
по Высочайшему Повелению от 13 января 1917г.
Медаль была вручена 31 января командиром Учебной автомобильной школы генералом П. И. Секретевым.
В благодарность 3 марта 1917 года Маяковский возглавил отряд из 7 солдат, который благополучно и арестовали своего командира.
А медаль, что ж под неё он одолжил денег «на время»,
и благополучно о том забыл. Да и зачем вспоминать,
награда та была от последнего императора,
а в новой эпохе, «старые цацки» уже никому не нужны.
Но пока, совмещая «солдатчину» и творчество,
благо условия позволяли, не на передовой ведь,
он вступал в новую пору
«глашатай грядущих правд».
Поры «Войны и мiра», «Человека».
Хочется ещё раз напомнить слова Маяковского;
«В голове разворачивается «Война и мир», в сердце - «Человек».
Это не две отдельные поэмы, а одна в двух частях.
В первой части описываются события мистерии с внешней стороны,
она рассчитана на публику,
в ней много красок, гипербол, всё грозно, ахово,
в то время как во второй всё интимней, камерней.
но, если говорить о сути двух поэм как одной;
В начале поэта забривают, и он прощается с любимой,
представляя себе героем, возможно павшим на передовой.
Затем описание войны, взятие грехов и вознесение.
Приход «царствия небесного» и снова встреча с любимой.
Появление нового Человека.
Вторая часть.
Но проблемы у этого Человека старые,
любимая неверна, жизнь невыносимо горька и хочется яду.
Человек бежит с земли через вознесение.
Но, поскольку поэма для сердца (по словам автора),
то здесь всё намного тише, так пришёл, посмотрел,
отдохнул душой, расслабился и обратно на землю.
А тут снова ревность, снова измены, хоть и кажущиеся.
Человек обречён на эту самую сильную любовь в мире,
и даже если мир рухнет, любовище его будет жить вечно.
Но это лишь краткая схема поэм
«Война и мiръ», «Человек».
У Маяковского есть намёк на то,
что его стихи надо рассматривать не по отдельности,
а виде маленьких циклов, как бы взглядов на одну проблему,
но зачастую с совершенно разных позиций.
Вижу - подошла.
Склонилась руке.
Губы волосикам,
шепчут над ними они,
"Флейточкой" называют один,
"Облачком" - другой,
третий - сияньем неведомым
какого-то,
только что
мною творимого имени.
(Владимир Маяковский. «Человек» [1916-1917])
Так какая она, его «Война и мир»,
увиденная отнюдь не на полях сражений,
а за столом чертёжника в столичном броневом дивизионе,
почерпнутая из газет, слухов, и свидетелей – очевидцев.
ПРОЛОГ.
Хорошо вам.
Мертвые сраму не имут.
Злобу
к умершим убийцам туши.
Очистительнейшей влагой вымыт
грех отлетевшей души.
Хорошо вам!
А мне
сквозь строй,
сквозь грохот
как пронести любовь к живому?
Оступлюсь -
и последней любовишки кроха
навеки канет в дымный омут.
Насколько кощунственной выглядит постановка вопроса.
Подумаешь, поумирали, ведь грехи – то их списаны,
а здесь грохот моторов, строй инструкций.
Да и не дай бог, он отступится, тогда всё,
кончится любовь на земле,
изойдёт до последней крошечки.
А так бы;
Я знаю,
и в лаве атак
я буду первый
в геройстве,
в храбрости.
Вот только что-то не хочется бравому герою на фронт.
Пусть все вокруг храбры, званые бравы.
но он - то такой один
«глашатай грядущих правд».
О, кто же,
набатом гибнущих годин
званый,
не выйдет брав?
Все!
А я
на земле
один
глашатай грядущих правд.
Сегодня ликую!
Не разбрызгав,
душу
сумел,
сумел донесть.
Единственный человечий,
средь воя,
средь визга,
голос
подъемлю днесь.
Кстати здесь «днесь», даёт отсыл к «Отче наш».
«Единственный человечный» до Маяковского был Христос,
и в Его молитве строки
«хлеб наш насущный даждь нам днесь»,
говорят о дистанции времени и расстояния,
от «Отче наш, Иже еси на небесех»
до «да приидет Царствие Твое»,
и этот день, день второго прихода,
вот – вот настанет.
А он ещё простой человек.
Ему надо ускоренным путём доказать,
свою «человечность» и пройти путь Мессии,
путь нового спасителя мира.
В Евангелии от Марка, первым по времени,
всё начинается с Крещения – призыва на службу.
8 октября.
1915 год.
Даты
времени,
смотревшего в обряд
посвящения меня в солдаты.
И когда его, Единственного и человечного забривают,
тут тон из патриотического, резко меняется на антивоенный,
и понятно жить всё равно хочется.
"Слышите!
Каждый,
ненужный даже,
должен жить;
нельзя,
нельзя ж его
в могилы траншей и блиндажей
вкопать заживо -
убийцы!"
И уже забыта «волна патриотизма»,
радостное единение власти и народа,
всё видится грязным и непривлекательным
Рты,
как электрический ток,
скрючило "браво".
Браво!
Бра-аво!
Бра-а-аво!
Бра-а-а-аво!
Б-р-а-а-а-а-в-о!
Кто это,
кто?
Эта массомясая
быкомордая орава?...
А там,
всхлобучась на вечер чинный,
женщины
раскачивались шляпой стопёрой.
И в клавиши тротуаров бухали мужчины,
уличных блудилищ остервенелые тапёры…
Люди
или валялись,
как упившийся Ной,
или грохотали мордой многохамой!
Нажрутся,
а после,
в ночной слепоте,
вывалясь мясами в пухе и вате,
сползутся друг на друге потеть,
города содрогая скрипом кроватей….
Где пели птицы - тарелок лязги.
Где бор был - площадь стодомым содомом.
Шестиэтажными фавнами ринулись в пляски
публичный дом за публичным домом.
Солнце подымет рыжую голову,
запекшееся похмелье на вспухшем рте,
и нет сил удержаться голому –
взять
не вернуться ночам в вертеп.
И еще не успеет
ночь, арапка,
лечь, продажная,
в отдых,
в тень, –
на нее
раскаленную тушу вскарабкал
новый голодный день.
В крыши зажатые!
Горсточка звезд,
ори!
Шарахайся испуганно, вечер - инок!
Идем!
Раздуем на самок
ноздри,
выеденные зубами кокаина!
Что ж поэту видней, тем более, если верить его друзьям,
становится понятно, откуда в поэме столько …неприличия.
«Вопреки – или благодаря – своему нахальству
Маяковский вызывал сильнейшие чувства у противоположного пола
и переживал множество более или менее серьезных романов.
Уже при первой встрече Бурлюка поразило хвастовство,
с которым тот рассказывал о своих многочисленных победах.
По словам Бурлюка, Маяковский был «мало разборчив касательно предметов
для удовлетворения своих страстей», он довольствовался либо «любовью мещанок,
на дачах изменявших своим мужьям – в гамаках, на скамейках качелей,
или же ранней невзнузданной страстью курсисток»…
Расщепленность характера Маяковского проявилась и в его отношениях с женщинами:
за провокационным и наглым поведением скрывалась неуверенность,
стеснительность и страх остаться неоцененным и непонятым.
Сексуальная ненасытность была, по-видимому, в равной степени результатом потребности
в признании и следствием его, судя по всему, весьма развитого либидо.
Молодые женщины, которые общались с Маяковским в этот период,
единодушны в своих свидетельствах: он любил провоцировать,
но иногда снимал с себя маску нахала и циника.
«Ухаживал он за всеми, – вспоминает одна из них, – но всегда с небрежностью,
как бы считая их существами низшего порядка.
Он разговаривал с ними о пустяках, приглашал их кататься и тут же забывал о них».
Его отношение к женщине было циничным,
и он с легкостью мог охарактеризовать девушку как «вкусный кусок мяса».
И хотя наедине бывал мягким и нежным, улыбаясь своей «беззубой улыбкой»,
стоило появиться кому-нибудь постороннему,
он сразу же снова начинал вести себя вызывающе.
(Бенгт Янгфельдт. Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.)
«Мягким и нежным» он будет во второй части поэм,
а пока кипят строки призванные растопить
жир на сердцах обывателей своим натурализмом.
…я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами подмышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
(Владимир Маяковский. «А все-таки» [1914])
Странное ощущение вызывает его описание начала войны.
Земля больна, земля заражена, и только бойня её очистит,
прямо призывами к её долгожданному началу
сквозят его обращения к разным странам.
Откуда-то
на землю
нахлынули слухи…
Их шепот тревогу в груди выселил,
а страх
под черепом
рукой красной
распутывал, распутывал и распутывал мысли,
и стало невыносимо ясно:
если не собрать людей пучками рот,
не взять и не взрезать людям вены -
зараженная земля
сама умрет -
сдохнут Парижа,
Берлины,
Вены!
Чего размякли?!
Хныкать поздно!
Раньше б раскаянье осенило!
Тысячеруким врачам
ланцетами роздано
оружье из арсеналов…
Мысли,
музеи,
книги,
каньте в разверстые жерла.
Зевы зарев, оскальтесь нагло!...
Нож в зубы!
Шашки наголо!...
В крови желанья бурлят ордой…
Хорошо
под музыку митральезы жечь и насиловать!...
Не оставляет мысли, что всё это неправда, это стёб, сарказм,
но тогда где же он искренен, и бывает ли таковым вообще.
Т-р-а-а-ах!
Что это?
Послышалось!
Не бойтесь!
Ерунда!
Земля!
Смотрите,
что по волосам ее?
Морщины окопов легли на чело!
Т-с-с-с-с-с-с... -
грохот.
Барабаны, музыка?
Так и слышится с участливой надеждой
Неужели?
Она это,
она самая?
И утверждающее;
Да!
НАЧАЛОСЬ.
Откуда же такая радость?
Как не странно из христианства.
Ожидание апокалипсиса,
генерального праздника освобождения и
преображения человека.
… да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
(«Отче наш»)
У Маяковского в поэме «Война и Мир»,
заложено новое «Откровение»,
от того и настрой такой радостный.
Война всего лишь пролог к новой жизни.
И эту прелюдию надо воспринимать радостно
как пьесу в театре,
где все роли уже распределены и
действо необратимо.
«…иди и смотри».
Нерон!
Здравствуй!
Хочешь?
Зрелище величайшего театра.
Сегодня
бьются
государством в государство
16 отборных гладиаторов…
Белкой скружишься у смеха в колесе,
когда узнает твой прах о том:
сегодня
мир
весь - Колизей,
и волны всех морей
по нем изостлались бархатом...
Но вот начинается действо,
и в описании его такая дикая языческая сила,
что всё напоминает очень неприличную картинку.
А секунда медлит и медлит.
Лень ей.
К началу кровавых игр,
напряженный, как совокупление,
не дыша, остановился миг.
Вдруг -
секунда вдребезги.
Рухнула арена дыму в дыру.
В небе - ни зги.
Секунды быстрились и быстрились
взрывали,
ревели,
рвали.
Пеной выстрел на выстрела
огнел в кровавом вале.
Вперед!
Но как бы не завораживал и не длился акт,
он должен когда-нибудь кончиться.
И тверди,
и воды,
и воздух взрыт.
Куда направлю опромети шаг?
Уже обезумевшая.
уже навзрыд,
вырываясь, молит душа:
"Война!
Довольно!
Уйми ты их!
Уже на земле голо"…
Библеец лицом,
изо рва
ряса.
"Вспомните!
За ны!
При Понтийстем Пилате!"
А ветер ядер
в клочки изорвал
и мясо и платье.
И новый отсыл к Библии, теперь цитата из Символа Веры.
Интересно, что цитаты у Маяковского на старославянском,
а по воспоминаниям матери он не знал этого языка,
и Библия не была его настольной книгой.
В мае 1902 года Володя держал экзамены в гимназию…
Экзамен в приготовительный класс выдержал он отлично,
только неправильно объяснил священнику-экзаменатору,
что такое «око».
Он не знал, что глаз по-церковнославянски называется «око»…
(А. А. Маяковская. Детство и юность Владимира Маяковского)
Так зачем нужно было это упоминание «За ны!»,
да чтоб перенести Страдания Христа на себя самого.
С одной стороны он часть народа, значит
и кровь пролитая народом часть его крови.
«…первую кровь войне отдали,
в чашу земли сцедив по капле».
А с другой он избран для воплощения согласно символу веры.
3. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес
и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася.
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей…
(В.В.Маяковский «Облако в штанах»
4. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна.
5. И воскресшаго в третий день, по Писанием.
6. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца.
(Символ веры)
Белые крылья выросли у души,
стон солдат в пальбе доносится.
"Ты на небо летишь, -
удуши,
удуши его,
победоносца".
«Победоносца», но о ком это?
Символ «…Разящий Георгий у знамен в девизе»,
или Тот, кого вознёс народ – богоносец.
Бьется грудь неровно...
Шутка ли!
К богу на–дом!
У рая, в облака бронированного,
дверь расшибаю прикладом.
Трясутся ангелы,
Даже жаль их.
Белее перышек личика овал.
Где они –
боги!
"Бежали,
все бежали,
и Саваоф,
и Будда,
и Аллах,
и Иегова".
Интересно, здесь полное незнание или пренебрежение к оным.
Да, в Библии упоминаются боги
«И сказал змей жене: нет, не умрете,
но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их,
откроются глаза ваши, и вы будете, как боги,
знающие добро и зло».
(Книга Бытия, 3:5-6)
«И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас,
зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей,
и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно».
(Книга Бытия, 3:22)
Да и апостол Павел с этим не спорит;
«Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле,
так как есть много богов и господ много, -
но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него,
и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им».
(Апостола Павла 1-е послание к коринфянам, 8:5-6)
Дело в другом; и Саваоф, и Иегова, и Аллах, суть един Бог,
но называемый по разному у различных групп верующих.
А вот Будда, вообще никогда и не был богом, он существо,
достигшее состояние высшего совершенства.
Своё незнание или извращённое понимание,
Маяковский проявляет и в таких строках
«…выбежала смерть
и затанцевала на падали…».
Падаль, значит умерший скот, в буквальном,
а не фигуральном прочтении.
Слово «падаль» по отношению к мёртвым людям,
употребляется только в презрительном отношении,
для выражения крайнего негатива.
Что впрочем характерно для Маяковского.
«…и дальше -
попахивая…»
Этот животный натурализм его стихов идёт от искусственности его чувств,
когда не сама боль в груди растёт, а выращенное ощущение боли.
«Милостивые государи!
Понимаете вы?
Боль берешь,
растишь и растишь ее:
всеми пиками истыканная грудь,
всеми газами свороченное лицо.
всеми артиллериями громимая цитадель головы –-
каждое мое четверостишие».
Своё страстное любование он приписывает другим,
но пробивается «выжатое», и сеет сомнение.
«… Эй!
Вы!
Притушите восторженные глазенки!
Лодочки ручек суньте в карман!
Это
Достойная награда
за выжатое из бумаги и чернил.
А мне за что хлопать?
Я ничего не сочинил.
Думаете:
врет!
Нигде не прострелен.
в целехоньких висках биенья не уладить,
если рукоплещут
его барабанов трели,
его проклятий рифмованной руладе».
Но именно за них, за эти трели и рулады,
исправно платит Ося Брик свои полтинники.
В них Маяковский убеждает нас, что взял на себя «грехи мира».
Эта!
В руках!
Смотрите!
Это не лира вам!
Раскаяньем вспоротый,
сердце вырвал -
рву аорты!...
Смотрите,
под ногами камень.
На лобном месте стою.
Последними глотками
воздух...
Вытеку, срубленный,
но кровью выем
имя "убийца",
выклейменное на человеке…
Вселенная расцветет еще,
радостна,
нова.
Чтоб не было бессмысленной лжи за ней,
каюсь:
я
один виноват
в растущем хрусте ломаемых жизней!
Однако стоит разобраться,
что значит «взять на себя грехи мира» и быть «Искупителем» рода человеческого.
Согласно Библии
«Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть,
так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили…
Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение,
так правдою одного всем человекам оправдание к жизни».
(Апостола Павла послание к римлянам, 5:12,18)
Здесь речь идёт о первородном грехе, грехе непослушания,
из-за которого человек и всё его потомство стало смертным.
Спаситель взойдя на крест, кровию своей, пролитой на землю
и омывшей во глубине её череп Адама, тем самым искупил его.
Победив Смерть Он открыл дорогу к Царству Небесному.
Как же описывает Искупителя пророк Исайя.
«…[Господи!] кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?
Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли;
нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его,
и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.
Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни,
и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.
Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни;
а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.
Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши;
наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.
Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу:
и Господь возложил на Него грехи всех нас.
Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих;
как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен,
так Он не отверзал уст Своих».
(Книга пророка Исаии, 53:1-8)
На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит:
вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира.
(Евангелие от Иоанна, 1:29)
И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий.
(Евангелие от Иоанна, 1:34)
Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых,
и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных,
да сбудется реченное через пророка Исаию,
который говорит:
Он взял на Себя наши немощи и понес болезни.
(Евангелие от Матфея 8:17)
«Наши немощи», все люди из-за падения Адама стали несовершенны,
и даже праведники несут на себя эту немощь - первородных грех.
Грех непослушания Отца, отказ от следования своим обещаниям.
Первому человеку было дадено всё; Дом, Любящая женщина, еда,
право на потомство «плодитесь и размножайтесь», мир с окружающим миром,
не надо бояться диких зверей, голода, трудись и живи.
Но человек хочет идти своим путём, и путь этот страшен и тёмен,
и след его проступка, лежит на нас, его потомках,
и ни кто не может избежать сие проклятие, оно врождённое,
и только Он, Сын Божий, может взять его на себя.
«Понёс болезни», все болезни как правило провоцируются личными грехами,
можно помолиться и болезнь пройдёт, но на время, если не убрать её причину.
Иисус понёс болезни только тех, кто искренне в него верит,
и через очищение, покаяние есть возможность спасения.
Но Христос никогда не брал на себя грехи убийц, насильников,
завоевателей, лицемеров, обманщиков и прочее, прочее, прочее…
У Маяковского мы видим просто юродство;
он списывает все грехи скопом, язычников и христиан,
невиновных и их губителей, всех без исключения.
Он приписывает себе грехи, априори в которых он невиновен.
…это я,
Маяковский,
подножию идола
нес
обезглавленного младенца.
Простите!
В христиан зубов резцы
вонзая,
львы вздымали рык.
Вы думаете - Нерон?
Это я,
Маяковский
Владимир,
пьяным глазом обволакивал цирк.
Простите меня!
Воскрес Христос.
Свили
одной любовью
с устами уста вы;
Маяковский
еретикам
в подземельи Севильи
дыбой выворачивал суставы.
Простите,
простите меня!...
А за что, «простите», виниться надо в грехах собственных,
в тех, что сотворил во здравом уме и памяти,
а не приписывать себе то, в чём никто тебя не винит,
и следовательно простит легко, не задумываясь.
Люди!
Дорогие!
Христа ради,
ради Христа
простите меня!
Нет,
не подыму искаженного тоской лица!
Всех окаяннее,
пока не расколется,
буду лоб разбивать в покаянии!
Но искреннего покаяния нет, есть сплошные метафоры.
зато под занавес он всё же окажется очищенным,
единственным достойными причастия.
Пусть с плахи не соберу разодранные части я, -
все равно
всего себя вытряс,
один достоин
новых дней приять причастие.
И вот перед нами новый спаситель, господь – устроитель.
Голова,
закинься восторженна и горда.
Мозг мой,
веселый и умный строитель,
строй города!
И вот уже подымаются мёртвые, восстают из пепла руины,
мир преображается, на земле расцветает Рай, приходит Царство Небесное.
А в том царстве – государстве растёт новый Адам.
Большими глазами землю обводит
человек.
Растет,
главою гор достиг…
Как священники,
чтоб помнили об искупительной драме,
выходят с причастием, -
каждая страна
пришла к человеку со своими дарами:
"На".
Как эта сцена напоминает известный момент, когда на поклон к человеку
выходят мирные животные, а вокруг сплошная благодать;
«Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных,
и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы,
как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей.
И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым;
но для человека не нашлось помощника, подобного ему».
(Книга Бытия, 2:19-20)
"Славься, человек,
во веки веков живи и славься!
Всякому,
живущему на земле,
слава,
слава,
слава!"
Захлебнешься!
А тут и я еще.
Прохожу осторожно,
огромен,
неуклюж.
О, как великолепен я
в самой сияющей
из моих бесчисленных душ!
Вообще - то у человека душа одна, но после своего воскресения,
после того как он стал подобен богам, ему всё позволено.
Но, ему трудно скрыть свои чувства перед той, которую он любит.
Каждый раз маска отбрасывается в сторону, здесь он уже не может лгать,
это его крест. И именно этим так интересна его поэзия,
когда «нежное сердце» прорывается сквозь одежду лжи и цинизма.
Мимо поздравляющих,
праздничных мимо я,
– проклятое,
да не колотись ты! –
вот она
навстречу.
"Здравствуй, любимая!"
Каждый волос выласкиваю,
вьющийся,
золотистый.
О, какие ветры,
какого юга,
свершили чудо сердцем погребенным?
Расцветают глаза твои,
два луга!
Я кувыркаюсь в них,
веселый ребенок…
Как Песнь Песней льётся здесь его речь, и ему бесконечно веришь.
Но открытое для любимой, сердце его тотчас кутается в саван надуманных слов.
В сердце живёт «Человек», в голове разворачивается «Война и мир».
И вот уже готова новая ловушка, идёт снова подмена.
Спаситель нисходит до Каина, и играет с ним весело в шашки,
превращаясь из Сына Божьего, нашего Господа,
всего лишь в мифического героя.
Земля,
откуда любовь такая нам?
Представь -
там
под деревом
видели
с Каином
играющего в шашки Христа.
Не видишь,
прищурилась, ищешь?
Глазенки - щелки две.
Шире!
Смотри,
мои глазища -
всем открытая собора дверь.
И вот ту уже откровенное богохульство,
отодвинув Христа, он становится на его место,
как тать, вор укравший право первородства.
«Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет…
Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня…»
(Евангелие от Иоанна, 10:1-14)
Но что до этого Маяковскому, его уже понесло..
Люди! -
любимые,
нелюбимые,
знакомые,
незнакомые,
широким шествием излейтесь в двери те.
И он,
свободный,
ору о ком я,
человек -
придет он,
верьте мне,
верьте!
[1915-1916]
p.s. Коллаж на тему первой книжицы В.В.Маяковского,
по материалам д-ра Интернета.