Я – зеркало, я сам в себя смотрюсь,
и вижу то, что могут не увидеть,
как я могу любить и ненавидеть
и как свою я ненависть боюсь.
Я вижу в нём наивного юнца,
который на любовь судьбой повёлся,
шипами лжи коварной укололся,
и в зеркале остался без лица.
Он рвёт с ожесточеньем календарь,
как будто жизнь, на мелкие кусочки,
пугаясь чувств, дающихся в рассрочку,
не верит, что смиряется бунтарь.
Передо мной не глупый, но дурак,
пытавшийся судьбу свою стреножить,
на бесконечность счастье перемножить,
и вот рука сжимается в кулак.
Мы в зеркале, как братья-близнецы,
и кровь у нас одной и той же группы,
мы вместе с ним с души снимаем струпы,
зализывая раны и рубцы.
Мой кровный брат, мой образ шутовской,
притворно мы на клоунов похожи,
смеёмся над собой и корчим рожи,
молясь в своей душе за упокой.
Как справедливы древние жрецы,
дары богам, не принося без крови,
бунтует месть, когда исход бескровен,
как скучный шаг в манеже под уздцы.
Боль наполняет злостью желваки,
снять с отраженья хочется мне кожу,
чтоб стать неповторимым, непохожим
и быть достойным сердца и руки.
Молчит двойник и жутко в тишине
скрежещет отражение зубами,
обласканное лживыми губами,
и от того ему больней вдвойне.
Я – зеркало, я сам в себя смотрюсь,
и вижу то, что никому не видно,
как быть шутом обманутым обидно,
и как свою я ненависть боюсь.
В лицо кулак… Пусть сгинет мой двойник,
рука в крови и зеркало разбилось,
мне показалось, что любовь забылась…
Осколок, всё же, в сердце мне проник...