***

Я ребёнком частенько гостил у тайги,
У ручья синеглазого в хате белёной.
В том ручье свою жажду глотком утолишь.
Там к землице любовь прививают с пелёнок.
В сердце дремлющих скал он черпал сам себя.
Я частенько ходил туда с дедом.
Ручеек к мелколесью степному стекал,
Где у трона царил старый кедр.
Что-то в кедре том было манящее, взор.
Гулливер средь берез-лилипутов
Нас не раз от дождя сокрывал, словно зонт,
И прохладу дарил знойным утром.
Осень лето уже прогоняла за двор.
Покидал я пристанище предков.
И, прощаясь с "царем", дал себе я зарок,
Быть таким же негнущимся кедром.
Много стёр я сапог от бесцельной возни.
Истончались сибирские корни.
И в одну из московских искусственных зим
Я позволил себе детство вспомнить:
Свежий зимний рассвет, всё в округе не спит,
Дремлет лишь ручеек подо льдами;
Я ищу свет оконцев знакомой избы,
А извозчик коней подгоняет;
Знак недобрый тропинка заснежена в дом,
И забор по-сиротски так редок.
Вдруг соседка проронит, поправив, платок,
- под покров* схоронили мы деда.
Я не помню, как к другу последнему шёл
Через колкую снежную бездну.
Я рыдал, он жалел всей кедровой душой.
Я заметил, как крепкий ствол треснул-
Завертелась судьба пыльным вихрем степным.
Что уж там сапоги, -стерлись ноги.
Свой наивний зарок я пронёс до седин,
И позволил себе снова помнить.
Я собрал чемоданы и силы в кулак,
Хоть уж сам давно зовусь дедом.
Мы отправились с внуком и счастьем туда,
Где царит мой незыблемый кедр.
Я молил бога, лишь бы на встречу успеть,
Но нашёл горсть обугленных щепок.
Тело, наглухо пав, перекрыло ручей, -
Он погиб в схватке с бурей тем летом.

Я присел на пригорок у мёртвой степи,
Ведь кормилец ручей кедром спрятан.
Ты присядь, как внучек с дедом рядом,
- Посмотри это наша родная Сибирь.

И вот так погибают гиганты...