Погода была прекрасная
Ведьма была ужасная
Я начну эту историю с конца. Да и вообще… Моя история, как хочу, так и рассказываю. А кому не нравится, может и не слушать.
Сегодняшний день был словно маленький солнечный остров. Повсюду расплескалось, растеклось лето, бескрайнее, бесконечное, безмерное. Солнце, небо, тепло и радость, иначе быть и не могло. Август пульсировал в жилах, тек по венам, густой и сладкий, такой пронзительный и точный в каждом своем штрихе. А то, что было вчера…, - так то ведь уже прошло.
- Бабушка, а вы чего туда забрались? А вам там удобно? А вы не свалитесь? А нам можно к вам…?
Дети были того самого любопытно-восторженного возраста, когда это граничит с хамством и бестактностью, поэтому уходить не собирались, стояли внизу, задрав головенки, и ждали ответа. Трое. Мальчик с девочкой одного возраста, лет этак восьми, и еще мелкая особь мужского пола, чумазая и в одних трусах. Все белобрысые, большеротые, видимо, близняшки и младший братик.
«Ох, грехи мои тяжкие, - подумала про себя Елизавет Петровна, устраиваясь поудобней в позе лотоса и поскрипывая коньком под попой. - Нигде покоя нет».
Ветхая ее, скособоченная избушка стояла совсем на отшибе. Вроде как в конце Ломаной улицы, только до последних домов и дворов нужно было петлять около двух километров среди деревьев, кустов, буераков по заросшим мелкой травой и подорожником колеям. А дальше только Комариное болотце, лес, бурелом, да здесь, по краю, темная ленточка Змейки блестит. В общем, глухомань. «И чего сюда эту мелюзгу принесло!?»
- Бабушка, а оттуда Город видно? А Ширь?
Ширь было видно. По ней медленно и величественно шли баржи. Туда спешила Змейка, омывающая кривые почерневшие сваи, на которых стояла избушка. Туда смотрела Елизавета, медитируя. Она недавно узнала, что этим словом называется такое вот замечательное задумчиво-бездумное сидение. «Вот взять бы и взлететь. Чтоб стало все разом махоньким-махоньким. И лететь, летееееть с гусями-лебедями…»
- Бабушка, слезайте, нам скучно.
«Ёкорный бабай, что за жизнь. Сварить бы, да съесть…»
- Шо вам, отпрыски? – недовольно возопила Елизавет Петровна, теряя терпение и равновесие.
- Нас родители прислали, - как ни в чем не бывало спокойно прокричали в ответ дети. - Вы ведь Елизавета Петровна Ягина, да? Вы наша прапрабабушка по маминой линии. Скоро папа с мамой подойдут и дедушка. Они там в луже на машине застряли. К вам дорога ужасная. А вы разве не получали письмо? И дядя Федя… То есть, Федор Горынович, тоже скоро подъедет. И еще кто-то. У вас ведь юбилей, да? А торт будет? Ой, извините, - ребята вспомнили о хороших манерах, точнее девочка. Она и представила всю компанию: - Василиса Викторовна Баюн. Мой брат Костик. Мы его Котиком зовем. И Виталька, он наш младшенький.
Младшенький уже на жирного извивающегося червяка (где только взял) пытался выманить Елизаветиного кота, опрометчиво выдавшего свое присутствие в прибрежных кустах. Кот смотрел недоверчиво и идти явно не собирался.
«Ёш твою медь», - до хозяйки, наконец, дошел масштаб происходящего.
- Тааак… А ну-ка, избушка, повертайся задом к болоту, передом к гостям.
Погода была ужасная
Ведьма была прекрасная
Лето как-то сразу не задалось. Вот сразу же. Блеклое, стылое, мокрое. Это разве лето? Это гадость какая-то. Лягушка болотная, а не лето. В конце мая надеялись на июнь, в июне на июль. Теперь осталось надеяться на себя… «В такую погоду только топиться… Хотя, нет. Вода холодная. Брр…» - думала Юла надевая ботинки и ветровку, и, раскрыв зонтик, вышла в серую ветреную морось.
Что это чьих-то рук дело, она давно заподозрила. НО ЧЬИХ? И ЧТО ДЕЛАТЬ? Понятно, что по правилам в любой сказке бывают отрицательные герои. Плохо, когда не знаешь кто он, этот антагонист, и где его искать. Оставалось одно проверенное средство... Чтоб найти незнамо кого, нужно пройти незнамо куда...
А в это время Елизавета Петровна сидела в своей избушке и было у нее на душе совсем пакостно, тоскливо ей было, обидно и одиноко, по-женски так. В руках шуршал тяжелыми страницами, словно вековое могучее дерево опадающими жухлыми листьями, большой, выцветший от времени альбом. С фотографий смотрели знакомые места и лица, воспоминания, прошлые радости и тревоги, мечты и ожидания, потери, встречи, надежды, расставания, чаянья, само время смотрело с черно-белых, изредка цветных, карточек… А на сердце было горько, горько до слез, но слезы почему-то не шли, разучилась, может быть. Вместо нее за окнами, всхлипывая, плакало небо, подвывал уныло ветер, виновато никли под дождем травы и ветви деревьев.
- Это все депрессия... Усталость и кризис какого-нибудь там возраста. И, Зигмунд знает, чего еще, - утешала она себя. Легче не становилось.
В августе у нее намечался юбилей. Очень большая и круглая дата. "Столько не живут", - шутила ведьма. Вообще, она была энергичная и даже довольно позитивная старушка, но тут что-то расклеилась.
- Все забыли обо мне, - вздыхала Елизавета. - Кому я развалюха нужна.
С печки раздалось возмущённое мяуканье.
- Ну, разве что тебе, Бесенок, - поправилась ведьма.
- Вот возьму и не позову никого. Ведь и не вспомнят. Не навестят.
- И видеть никого не хочу! – тут же противоречиво добавила она.
- Каааар… - в распахнутое окно влетел большущий взъерошенный ворон, мокрый, и оттого немного жалкий. Уселся на ступу, стоящую в углу, и стал чистить черные с металлическим отливом перья.
– Ты, бабка, - прокаркал он между делом, - совсем сдурела на старости лет. Ты чего причитать вздумала? Нюни распустила, как маленькая. Ты смотри, какую погоду наконючила то. Лето называется. Когда такое было. Безобррразие.
- А не твоего ума дело. Хочу и рыдаю, - и подхватив со стола подвернувшийся под руку клубок ниток (бардак у нее на столе был знатный), прытко запустила им в ни в чем не повинную птицу.
Ворон оказался не промах, взмахнув крыльями, схватил клубочек на лету.
- Ну, и сиди тут как дуррра, - и еще раз громко каркнув, выпорхнул на улицу.
- Ах, ты холера. Мечта таксидермиста. Клубочек мой, путеводненький… Уволок.
Клубочек было жалко, волшебный, с давних пор в хозяйстве, испортит ведь пернатый засранец. Елизавет Петровна отвлеклась от махровой своей тоски и меж туч проклюнулось солнышко.
Нежданное это солнышко отразилось от натертой до зеркального блеска крышки компаса в руке Неизвестного Путешественника, он стоял под липой на набережной Речного района. Путешественник был бронзовый, потереть компас считалось к удаче, а еще, говорили, помогало найти что-то, что никак на находилось, даже выход из сложной ситуации. Солнечные зайцы, отразившись от крышки компаса, запрыгали у ног Юлы. А Юла...
В первый раз она чувствовала себя вот так, словно расстроившийся сложный прибор. Ни чутье, ни случай за весь день не помогли ей найти то..., ну, не знамо что, не дали никакой зацепки. Куда идти? Чего делать? Волшебница в таком состоянии даже и не сразу заметила солнечных попрыгунчиков. А они назойливо сказали и скакали вокруг нее.
- Кааааррр! Ну, слава Богу. Увидела.
Это уже когда Юла таки оторвалась от своих мыслей и обратила внимание на скульптуру. На плече у Путешественника сидел большущий ворон, а у бронзовых ботинок лежал самый обычный клубок сереньких таких ниток.
- Значит так, бросаешь его, он сам выведет, - сказал ворон и захлопал крыльями.
- Кого бросать? Куда выведет? - оторопела маленькая волшебница.
- Ты сказок, что, вообще не читала? - возмутился ворон. - Волшебница, блин. Клубок, конечно. И, смотри, Бабку не обижай. Она хоть и вздорная, но... Все, короче, бывай, - и улетел.
Клубок оказался теплым, словно живой, увесисто лежал в ладони.
- Ну что, пушистенький, что с тобой делать? - Юла скептически оглядела лужи и грязь вокруг, редкие проплешины чистого асфальта и тротуарной плитки.
А клубок вдруг сам вырвался из рук и резво заскакал прочь от набережной в сторону красивого, похожего на кораблик, здания управления речного судоходства, а Юла, конечно же, как иначе, ринулась за ним, разбрызгивая лужи и размахивая на бегу сложенным зонтиком. Свернув в неприметный узкий проулок, протопав, распугивая кошек, по заросшим травой и цветами, пристройками и сарайками, остовами автомобилей глухим дворам, они вылетели на Ломаную улицу. Хорошо, что в такую погоду (а дождик снова потихоньку начал накрапывать) не видать было прохожих, - весело бы смотрелась всклокоченная, в развевающейся алой ветровке и косичках девочка, несущаяся по лужам за обезумевшим клубком ниток. Просто какой-то сюр.
Тем временем они миновали последние дома, культурные посадки кустов и деревьев и углубились в некультурные заросли, асфальт тоже остался где-то там, позади. Началась непрекращающаяся скачка через лужи. И уж было решив, что следующая водяная преграда, которую она попробует преодолеть, будет последняя в ее жизни, Юла вслед за клубком оказалась на поляне перед замшелой избушкой на высоких сваях, нависающей над темной, разбухшей от дождей речкой.
- Эй, кого там черти принесли? Чую, чую… - сварливо раздалось из открытого окна избушки. – Валите, а то съем. Депрессия у меня. Этот, как его, сплин. И всякая там меланхолия. Так что никаких сглазов и приворотных зелий.
Юла стушевалась и неуверенно промямлила:
- Я вам тут это, клубочек вот.
Из избушки донеслось что-то нечленораздельное и она со скрежетом начала поворачиваться на своих ногах-сваях, сыпля трухой в речку. С задней (или все же передней) стороны у нее нашлось что-то типа балкончика с перильцами по бокам. С него вниз скользнула веревочная лестница .
- Что ж ты на пороге то стоишь, дитятко. Заходи. То есть, лезь по лестнице сюды. Клубок не забудь, - раздался надтреснутый, но вполне дружелюбный голос из-за открытой двери.
В избушке было грязновато, темновато, но вполне уютно. Сушилась под потолком на верёвках всякая разность. В огромном кресле за столом сидела крючконосая растрёпанная бабка в старом засаленном халате и сыпала что-то в заварник.
- Чайку выпьешь? На мухоморчиках. Забористый, - обратилась бабушка к Юле. И, залив смесь в заварнике кипятком из небольшого давно не чищенного самовара (по комнате поплыл дурманящий разнотравный аромат), продолжила: - Баньку истопить не предлагаю. Давно рухнула она. Я сама так в городской моюсь. Да, и не мОлодец ты, чтоб тебя парить. Посидишь со старой то? Или как все вы, молодёжь, побежишь?
- Посижу, бабушка, - кротко ответила Юла, присаживаясь за стол. Клубок самостоятельно скакнул из рук и укатился к Петровне.
- Ну, и хорошо...
Чай оказался вкусным, бодрящим. Нашлось и какое-то нехитрое угощение. Как сказала бабка: «Печенюхи из тины с жабьей икрой и паутиновое безе – легкое, низкокалорийное, потому что диета».
- Знаешь милая, мне уж столько годков, уууу… - жаловалась старушка. - …Хозяйство вот. Избушка постоянного ухода требует. Даже капитального ремонта. Видела? Я ейные ножки в воде холодненькой держу. Клин клином, так сказать. Слыхала, дохтора советуют. Артрит у ней. В общем тяжело, - вздыхала грустно, подливая чая. – И перемолвится мне тут не с кем. Все обо мне забыли. А кто не забыл... Эээх. Малышня соседняя, с речного района, относится без должного уважения, не боится. Я раньше то как-то держалась. Пакостила помаленьку, бывало. Все не так скучно. А в этом году вот. Депрессия, как нынче говорят, - болезнь века. А у меня этих веков набралось ого-го… Еще и этот, ёшкин кот, юбилей. Как же время летит...
- Знаете , Елизавета Петровна, я вижу, вы умная, вполне самодостаточная женщина. Поэтому, думаю, вы поймёте меня. Счастье оно ведь не где-то у кого-то когда-то, оно здесь и сейчас, оно в каждом изначально. Дети, внуки выросли и вы их отпустили. Так и должно быть. Это правильно. Ничто ведь не стоит на месте. И не надо себя списывать со счетов. И депрессию надо гнать. После дождичка должна быть хорошая погода. Надо в руки себя взять.
- Да вот... Я... Видишь...
- Вы слышали про йогу? Про медитацию? Давайте, позанимаемся с вами. Это в любом возрасте не поздно, - Юла была полна энтузиазма и пыталась вдохновить бабушку.
Петровна не скрывала свой скептицизм:
- Думаешь, выйдут у меня эти ваши новомодные штучки?
- Я в вас вообще не сомневаюсь! Были Ягиней, станете йогиней.
Ну, а дальше вы уже знаете. Солнышко ласково припекало городскую поросль и всю округу, Август тек через край. Юла, улыбаясь, несла большущий праздничный торт для своей новой знакомой. Праздник намечался грандиознейший. Может быть ночью даже будет весёлая летняя яркая гроза, после которой так легко и приятно дышится. А Федор Горынович обещал показать фаершоу.
Послесловие!
- Детишки, етишки, оставьте метлу. Расшибетесь же. Родители дали добро только на ступу и только в ночное время. Нече народ смущать. Виталька, сорванец, коты червяков не едят.
Сияющая Елизавета Петровна в новом халате и свежем фартуке порхала по дому, успевая одновременно готовить обед, присматривать за внуками, раздавая им время от времени задания, и наводить порядок.
- А теперь мыть руки и на йогу становись! В здоровом теле здоровый дух.
Внуков бабушке по ее большой просьбе оставили до сентября. В Городе ожидалась прекраснейшая погода. А потом, наверняка, еще и бабье лето. Жизнь была удивительна и прекрасна.