На склоне долгих лет тяжёлый грех мне грудь гнетёт,
Упрямо душу ранит и спать спокойно не даёт.
И чудится во тьме, что я в аду чумазый и босой,
А черти мне плюют в лицо и бьют калёной кочергой.
Я всё снесу, не попрошу пощады в преисподней.
И не пролью солёную слезу в угоду сатане.
Низвергнут в ад по Божьему Суду и по закону.
Что столь бездумно в жизни сеял, то сам сейчас пожну.
Здесь Воланд, падший ангел, лишь судебный исполнитель,
Из рая изгнан вон, и ад с тех пор его обитель.
И грешников с прожжённой совестью не волен он прощать,
Всех этих нехристей обязан на Голгофе испытать.
Заснув тревожным сном, я просыпаюсь спозаранку.
Вновь вижу на стене портрета траурную рамку,
Там мой родной Отец в расцвете сил и с гордым взглядом.
Да, жаль, ему всю жизнь пришлось шагать со смертью рядом.
Я был глупцом и обижал любимого Отца.
И как бессовестный Иван, не помнящий родства,
Я часто называл Отца ворчливым старикашкой.
А он смотрел в мои глаза и было стыдно страшно.
Мне было девятнадцать, когда я потерял Отца.
Я раньше верил грёзам, что счастью в жизни нет конца.
Сумел не сразу осознать жестокую утрату.
Потом я зримо ощутил поникшую заграду.
Отец скончался, как солдат, от застарелой раны,
Что получил в бою кровавом за честь своей страны.
В том памятном году коварный снайпер целил в сердце,
И, показалось, навсегда закрылась жизни дверца.
То было полбеды, трагедия случилась позже.
В прощальный жизни час он рассказал на смертном ложе,
Как отомстил ему Злодей с вершины Красной власти.
Лишь за попытку доказать к предательству пристрастие.
Злодей опасней сатаны, с ним обладая внешним сходством,
Казнил людей всего за то, что были Выше ростом.
И вот Отец - глава большой антисоветской сети,
И бьют его такие ж палачи по рёбрам плетью.
Надеялись не выдержит злых пыток изуверских,
Оговорит в бреду себя, родных, друзей и близких.
Но всё напрасно было: он головою не поник.
Отец тогда меня спасал, на дыбе прикусив язык.
Так я не стал сынком врага советского народа.
Отец мой кровью оплатил фальшивый счёт урода.
Теперь мы оба - жертвы политических репрессий,
Но пытки сократили жизни срок на десятилетия.
Один знакомый журналист хотел казаться модным.
Он задал мне крутой вопрос, что стал уж обиходным:
- С кем ты хотел бы вечером поужинать вдвоём ?
И я ответил без запинки: - С моим родным Отцом !
- Так я же о святых, великих, а ты мне о своём.
- Отец и есть святой, великий, родство здесь ни при чём.
О, сколько их, воспетых вашим журналистским братством,
Вождей известных, генералов согнулось под кнутом.
Минуло много лет. Злодей, как враг, поставлен к стенке
Подельником, что заточил его в тюремной клетке.
От этого моей больной душе не стало легче :
Отца мне не вернуть, лежит щемящий груз на сердце.
Во искупление греха я написал три книги,
В них свету рассказал, что мой Отец герой великий.
Я всё принёс к твоим святым ногам: цветы живые,
Мои медали, ордена и волосы седые.
Прости, Отец, что обижал того не понимая,
Ведь Богом жизнь одна дана короткая такая.
Я буду почитать тебя в земной и тонкой жизни.
Пока я помню - я живу. Виват твоя Харизма !