Говорят, человеческий род начался в Африке. Палеонтологи и генетики даже упоминают о конкретной африканской женщине, к которой можно возвести все человечество. Меня всегда поражало, что в древнейшей из книг — Библии — столь важна генеалогия, библейские герои знают не только, кто их отец, — они могут назвать всю цепочку своих предков. Увы, современному человеку, если это не особа королевских кровей, такой пиетет перед предками не свойствен. Обычные люди, как правило, не испытывают интереса к своей генеалогии. Что до жителей бывшей советской страны, то при ее начале иметь «родословную» было смертельно опасно, да и потом спокойнее было забыть о предках. Послереволюционное время к тому же было ориентировано на будущее. Потомки старинных гордых боярско-дворянских родов бежали за границу или забились в щели, а то и поменяли фамилии до полной неотличимости от рабоче-крестьянской массы.
Людмила Оболенская-Флам кропотливо обихаживает семейные воспоминания. Под ее рукой они приобретают далеко не семейное звучание. Составленный ею сборник «Судьба поколения 20–30 годов в эмиграции» (2006), куда, кроме ее собственных заметок об испытаниях, выпавших на долю ее семьи, вошли очерки сверстников, прошедших через свои круги ада, стал заметным явлением в литературе русской эмиграции. Такого «совместного свидетельства» поколения мы до сего времени не имели. Еще одна книга «Вики. Княгиня Вера Оболенская» (2005, 2-е изд.) касалась судьбы родственницы первого мужа писательницы, Валериана Оболенского; она тоже переросла рамки семейной хроники, стала достоверным рассказом о жизни прелестной молодой женщины, в годы войны с фашизмом — героине французского Сопротивления, закончившей свои дни на гильотине.
И вот новая работа — «Правовед П. Н. Якоби и его семья». Как явствует из слов автора, побудительным толчком к написанию книги стало тюремное дело Петра Якоби, переданное ей директором Дома русского зарубежья В. А. Москвиным. Постепенно стал накапливаться материал, отысканный в архивах и хранящийся у членов семьи.
Поразительно, как много сумели сохранить «остатки» некогда большой семьи Якоби — фотографий, книг, стихов, относящихся к «дедушкиным» временам, когда семейство жило в Риге, сохранить, несмотря на две оккупации — советскую, потом фашистскую, бегство из родного дома, долгие годы беженства и скитаний...
Рассказ окрашен личными воспоминаниями: в 1940 году, когда органы НКВД «взяли дедушку», Люсе было уже девять лет. Ей запомнилась довоенная Рига, Белый замок в Бальдоне — семейное владение, где «якобята» проводили лето, запомнились белокурый кузен Денис Мицкевич, дедушка и бабушка Якоби, их семеро детей, Люсиных тетушек и дядюшек...
Позднее, уже в послевоенные годы, Людмила Флам познакомится с двумя дедушкиными сестрами, в конце жизни поселившимися на толстовской ферме в штате Нью-Йорк. Ферма была оборудована дочерью Толстого Александрой Львовной под уютный дом для русских инвалидов и престарелых, коим в послевоенную пору некуда было деваться.
Символично, что старшая сестра дедушки была замужем за царским генералом, который участвовал в Гражданской войне, был взят в плен красными и в 1920 году расстрелян. А муж одной из младших сестер перешел на сторону красных, дослужился до чина генерал-майора, но к началу ВОВ был по понятным причинам арестован и освободился только после смерти Сталина. Все эти судьбы оттеняют и дополняют трагическую судьбу основного героя повествования.
Подробно рассказана родословная дедушки, Петра Николаевича Якоби, и бабушки, принадлежавшей к родовитой фамилии Лихачевых. Не помню, чтобы Дмитрий Сергеевич Лихачев, также потомок этого клана, упоминал, что его фамилия была занесена в Бархатную книгу, что предки семьи, выехав из Польши, примерно с ХV века состояли на службе у русских князей, отдельные представители рода принимали участие в Земском соборе 1613 года, ездили по поручению Алексея Михайловича во Флоренцию, участвовали в Стрелецком бунте и отчасти были причастны к созданию первого в стране придворного театра, заведенного при «тишайшем» царе (ХVII век).
Родовитость и богатство невесты Сусанны Лихачевой — бабушки Людмилы Флам — контрастировали с данными жениха. Петр Николаевич Якоби происходил из обрусевших евреев. Прадедушка Николая был, однако, человеком непростым, он прославился как ученый-изобретатель, зачинатель гальванопластики. Выйдя из состоятельной банкирской семьи, приближенной ко двору прусского короля, он закончил Гёттинген, занялся изобретательством и в 1830-х годах по представлению графа Уварова и по приглашению самого Николая Первого начал внедрять свои изобретения (электродвигатель, телеграфный аппарат, гальванические мины...) в российскую жизнь. Большого состояния прапрадед Людмилы Флам не нажил, но получил в России Демидовскую премию (25 тыс. рублей), а еще — потомственное дворянство, что позволило его сыну, а затем и внуку поступить в Императорское училище правоведения.
Писательница посчитала своим долгом написать об истории этого прославленного учебного заведения, выпускавшего образцовых юристов, знатоков права. Впоследствии, когда Петр Николаевич попадет в лапы советского правосудия, он во всеоружии своих юридических знаний попытается доказать свою невиновность. Он так и не поймет, что право, юридические законы обратились в Советской стране в пыль, в «факультет ненужных вещей», и что судят его чисто формально, с заранее известным исходом.
Прадед Людмилы Флам, выросший в обер-прокуроры Сената, на досуге любил музицировать и часто принимал у себя в Царском Селе своего однокашника Петра Чайковского. Писательница останавливается на версии о самоубийстве композитора вследствие «суда чести», проходившего как раз на квартире Николая Борисовича Якоби. Версию о самоубийстве развила музыковед Александра Орлова в книге «Чайковский без ретуши» (2001). В ней фамилии Якоби уделяется важное место. Вдова сенатора, прабабушка Людмилы Флам, якобы поведала тайну «суда чести» и последовавшего за ним самоубийства бывшему ученику Училища правоведения, затем сотруднику Русского музея А. А. Войтову. Лично мне эта версия представляется возможной. Нет, я не уподоблюсь советской журналистке, которая во времена моей юности гневно опровергала вражеские наветы насчет «гомосексуальности» композитора, опровергала, несмотря на многочисленные самопризнания, разбросанные в дневнике и в письмах Чайковского. Отгороженные от мира, лишенные возможности прочитать документы, мы журналистке верили. А вот интересно, верила ли она себе сама?
В небольшой книжке Людмилы Флам поместилось много довоенного рижского быта, окружавшего «якобят», семерых детей Петра Николаевича и Сусанны Яковлевны Якоби. Быт был связан с искусством. Тут и театр, к которому пристрастился брат Люсиной мамы Маврикий, иначе Маврик, и журнал, издаваемый братом Колей. Театр и журнал, естественно, на русском языке, русские — как и весь описанный в книге семейный быт.
«Русской Риге» посвящена особая глава, в которой автор обильно цитирует знатоков вопроса: историка Татьяну Фейгман, ученого Юрия Абызова, писательницу Ирину Сабурову (Ирину Кутитонскую, 1907–1979). Книгу Сабуровой «Королевство алых башен», составленную из публиковавшихся в Риге расссказов и выпущенную в послевоенной Германии, Люся Чернова (будущая Флам) с упоением читала в Мюнхене, учась в русской гимназии. А в романе Сабуровой «Корабли старого города», описывающем «русский мир» прибалтийского города, прототипами нескольких героев стали члены семьи Якоби.
Своеобразным прологом к трагической судьбе деда и драматической одиссее всей семьи служит рассказ о смерти совсем еще молодого, многосторонне одаренного Маврикия-Маврика в 1938 году. Маврик утонул в Двине. На его смерть другом был написан очерк, начинавшийся фразой: «Не друга, не брата мы потеряли, а юность нашу общую, юность целого поколения». Не чувствовал ли автор очерка, что пройдет еще несколько лет, и поколение Маврика волею судеб будет поставлено по одну или по другую сторону фронта?
Прежде чем Ригу в 1941-м оккупируют фашисты, в нее, в результате сговора Гитлера и Сталина, в 1940-м войдут советские войска. Прибалтийские страны «добровольно» присоединятся к Советам. Процесс присоединения описан у Людмилы Сергеевны весьма кратко, закавыченные слова красноречивей пояснений: «выборы», естественно, прошли «единогласно», и вопрос о «добровольном» присоединении был решен. Через несколько страниц автор расскажет о немецкой оккупации Латвии. При Советах 15,5 тысяч жителей были депортированы в Сибирь. Фашисты были еще страшнее, уничтожили латышских евреев, на территории Риги появился концентрационный лагерь Саласпилс, куда, кроме взрослых, свозились дети, обреченные на погибель. Люсина замечательная мама, Зинаида Чернова, вызволяла детей из чудовищного лагеря, спасла и удочерила шестилетнюю сироту Тасю.
Людмила Флам не сравнивает двух агрессоров, поочередно захватывавших маленькую страну.
Ей важно показать, на фоне какого хаоса и бесчеловечия происходила «обыкновенная трагедия» ее дедушки, Петра Николаевича Якоби.
Петр Николаевич был, как уже говорилось, потомственным правоведом. В Риге он издавал журнал «Закон и суд», статьи из которого, посвященные российскому законодательству, подробно разбираются автором. И вот человек, с демократических позиций критиковавший судебную реформу Александра Второго, был притянут к советскому суду. Обвинение обычное — 58-я статья, контрреволюционная деятельность. Наивный Петр Николаевич на первых порах пытается защищаться, думает убедить следователя, что все материалы, ему вменяемые, написаны до провозглашения советской власти в Латвии, а закон обратной силы не имеет. Нет, не осознавал Петр Николаевич ситуации, в которой оказался; его повзрослевшая внучка с позиций сегодняшнего знания прекрасно понимает, что его приговор был составлен заранее..
Из десятилетнего срока исправительных лагерей шестидесятичетырехлетний дедушка отбыл только 3,5 месяца. Он умер в пересыльном лагере города Котласа 23 или 26 августа 1941 года. В книге приводятся два документа с двумя разными датами. Спустя 73 года в этих неуютных местах побывала Людмила Флам. Естественно, она не нашла там могилы, но, возможно, именно там среди холода и снега заполярной зимы почувствовала необходимость этой книги, книги — о невинно убиенном правоведе Якоби и его семье.
У литовского художника Чюрлёниса в его «Симфонии похорон» есть картина, которую я вспомнила в связи с прочитанным. Там за гробом умершего идет множество людей, идет все человечество. Наверное, Людмила Оболенская-Флам улыбнется этой метафоре, она не думала о ней, когда писалась книга. И однако, может быть, стоит о ней задуматься?
Во всяком случае, книга Людмилы Флам «Правовед П. Н. Якоби и его семья», посвященная внучкой «дедушке Петру Николаевичу вместо цветов на безымянную могилу», наводит именно на такие мысли.
*
Опубликовано в журнале:
«Нева» 2015, №8