Стал в лесу Добрыня жить.
На охоте зверя бить,
Сруб поставил невеликий.
Лес кругом – глухой и дикий;
Разбирала жуть сперва:
Как заухает сова
Али волчий вой начнётся, –
Сердце так и встрепенётся!
Много звуков разных было:
Что-то плакало, скулило,
Смех недобрый раздавался.
За топор Добрыня брался...
Вышло скверно, очень даже.
В золочёном екипаже
Воевода прикатил,
Сразу в ход кулак пустил,
Грамоту царя представил:
Мол, Добрыня обесславил,
Опорочил честь короны…
За подобные уроны
Должен быть сей час казнён;
Гнев на милость заменён:
Пусть в лесу живёт отныне,
И ни слова – о причине!..
Началось житьё иное:
Непривычное, лесное…
Есть-то надо, как иначе?..
Смастерил уду, рыбачил:
Лес большой, озер немало
Да и рек вокруг хватало;
Язь, налим, карась, плотва...
Месяц али, может, два
Только рыбой жил единой;
Провонял рекой и тиной,
Да оброс волос копной, –
Стал совсем, как водяной!
Сделать лук пришлось дубовый,
Тетива – шнурочек новый,
Ладанка на нём висела.
«Господи, прости! Для дела».
Сделал вскорости копьё;
Поначалу бить зверьё
Всё рука не поднималась.
Но унял Добрыня жалость:
Сколько рыбой-то питаться?
Птицу бил, медведя, зайца;
Да силков ещё наставил…
Худо-бедно жизнь поправил.
Спал на шкурах – мягче, всё же.
Снился сон, один и тот же:
Вот он в дом вернулся свой,
Не один – с младой женой.
Марья, красная девица;
Волос цветом что пшеница
Заплетён косой тугою;
Брови – тонкою дугою,
Очи ясны, голос звонкий,
Гибкий стан берёзкой тонкой...
Сон внезапно обрывался.
Выли волки… Просыпался.
Дичь пошёл раз пострелять.
По лесу любил гулять:
Лук, за поясом топор, –
Чтобы зверю дать отпор
Али что-нибудь срубить;
Мог весь день так проходить,
И сегодня так ходил...
Лес каким-то тихим был:
Даже лист не шелохнётся,
Даже зверь не встрепенётся.
Жуть, – такая тишь вокруг!..
На широкий вышел луг…
Что же видит: ястреб чёрный,
Громкогласный и проворный,
Перепёлку сбивши влёт,
Закогтил и клювом бьёт;
Слышен плач и стон, не птичий –
Человеческий, девичий!..
Враз навёл Добрыня лук:
Через весь широкий луг
Остры стрелы полетели,
В краткий миг достигли цели,
Оба выстрела на славу, –
Кувыркнулся хищник в траву!
С перепёлкой что, жива ли?!
Ноги сами побежали...
Что же видит: на траве,
Со стрелою в голове,
Старец в чёрном одеянье:
Мёртв, не слышится дыханье,
Волос спутался седой;
Бледной держится рукой
За стрелу вторую, в грудь;
Глубоко вошла, чуть-чуть –
И навылет бы пронзила...
«Боже мой! Честная сила!»
Рядом – может, это снится? –
На траве лежит девица...
Красоты – нет даже слова:
Белолица, тонкоброва;
Волос с лентой голубою
Заплетён косой тугою...
Смотрят в небо ясны очи,
Взор спокоен, даже очень…
К деве кинулся – живая?!
«В небесах-то синь какая!» –
И блаженно улыбнулась,
Словно ото сна очнулась.
Поправляя косу, села,
Белы руки осмотрела:
«Я опять ни зверь, ни птица –
Марья, красная девица!»
И к Добрыне подошла;
До того красна была –
Сердце бешено забилось:
Вот она, из сна явилась!..
А ещё… себя стеснялся:
Раньше чисто одевался,
Был подстрижен да ухожен;
Стал – на лешего похожим!
Марья ласково смотрела;
Голос звонкий – будто пела:
«Добра молодца стрела
Мне сегодня жизнь спасла!
Снова стала я девицей,
Белкою была и птицей, –
Потешался изверг злой...
Но сражён твоей стрелой!
Ты… женой меня возьми».
«Я бы взял, но ты пойми:
Жить с бездольным – что за честь?»
И поведал всё, как есть...
Нет, она не отвернулась.
До щеки его коснулась,
По кудрям чуть провела:
«Не твоя вина была –
Отвечать лишь воеводе;
Ну а ты любим в народе.
Возвращайся в терем свой,
Нареки своей женой;
Вместе справимся с невзгодой,
И с царём, и с воеводой!»
Не было в Добрыне страху:
За такую – хоть на плаху…
* * *
Дом хороший был, просторный.
Рукомойником с уборной
Он воспользовался сразу;
Всё, как будто, по заказу,
Словно для него, Степана!
Вон, вода течёт из крана;
Ночью, ежели не спится –
Ентилятор завертится…
Сразу свежесть и прохлада.
«Вот такой мне дом и надо, –
Развалился на постели. –
А Добрыньку волки съели!»
Вышло славно, очень даже:
В безлошадном екипаже
Цепь с рессорой подпилил;
В соловья пурген налил.
Осрамил слегка державу…
Наплевать! Царю во славу
Тридцать лет он отслужил!
А вот дома не нажил…
Вон, казённая квартира:
Ни удобства, ни сортира, –
Лишь клопы. А тут мужик
Двухетажный дом воздвиг…
Случай выпал, то что надо:
Царь вернулся с променада –
С амператором Китая
Целый день ходил, болтая
(Ну, толмач при них, конечно).
Речь послушал – вот потешна:
Слов срамных немало тоже:
Ох, ругался при надёже,
Амператор – видно, можно…
Подступился осторожно:
«Дом пустой стоит в посаде.
Я бы въехал?..» – «Бога ради!»
В новом доме поселился,
Пообвыкся, пообжился;
Жизнь-то стала слаще меда.
Сам при силе, не колода, –
Молодуху б завести…
Лет не больше двадцати;
Чтоб с искрою, заводную,
Да до сласти озорную…
Бабы-то, они что куры:
Сыпь деньгу – сбегутся, дуры!
Деньги есть – Егор Егорыч,
Денег нет – Егорка-сволочь.
На базар сходил с утра:
Взял индюшку, осетра,
Пива жбан да водки штоф;
Для закусочки грибков...
Возвратился, ключ в замок:
Вот те раз, – открыть не смог!
Да и ключ вошёл на треть…
На замочек стал смотреть:
Новый врезали, сменили!..
Что ж за гости утром были?
Кулачищем стал дубасить:
«Кто посмел?! Мордень расквасить!»
Вдруг оконце растворилось,
В нём девица появилась,
Не на что смотреть – тоща.
«Слушай, ты, с косой моща!
Как посмела в дом вселиться?!»
«Вам не следует браниться,
Это грех». – «Послушай, фря!..»
«Вы опять бранитесь зря:
Этот дом – Добрыни-мужа,
Я жена его... К тому же –
Вам манер не грех набраться».
И окно закрыла, цаца!..
«Царь-отец, да что ж такое?!
Нет на старости покоя!..»
«Успокойся. Что случилось?»
«Девка в доме поселилась!»
«Ну, Степан! Орёл, мужик!»
«Царь-отец, ушёл на миг –
Въехала, сменив замок!»
«Ну а ты, прогнать не смог?»
«Я…» – «Косой утёрла нос;
А теперь такой вопрос:
Войско, как давать отныне?
Дом-то чей был?» – «Так… Добрыни».
«Эй! Карету мне подать!»
«Едешь сам?!» – «Кого мне ждать?»
«Но тебе, царю-надёже,
Это как-то и негоже…»
«Что за чушь?! Я что, не в праве
Разъезжать в своей державе?!»
«Царь-отец…» – «А ну молчок!
Прикусил бы язычок:
Слышу глупость, а не речи;
Ишь, чаво – царю перечить!»
Сел в карету, взял отряд.
«Эй, Антип! Давай в посад…»
Экий фортель получался:
От Добрыни дом остался;
Через месяц воевода,
Старый лис и держиморда,
Захотел в него вселиться, –
Что-то здесь ещё таится!..
Неспроста такой кунштюк:
Екипаж сломался вдруг;
Соловей, что пел прекрасно,
С ним сломался одночасно...
Посмотреть бы для начала
Что за дом?.. Карета встала.
Что же видит: дом высокий,
Не какой-то кривобокий –
Двухетажный терем ладный;
Аккуратный и нарядный.
Дверь резная отворилась...
Вышла дева, поклонилась,
На подносе хлеб да соль:
«Здравствуй, царь! Принять изволь
Хлеб да соль из рук моих», –
Голос нежен, сладок, тих,
И сама склонилась кротко;
Хороша была молодка!..
Не крестьянка из народа.
Сразу видно – есть порода:
Кожа бела, бровь тонка,
И в груди невелика…
Голос очень необычный:
Словно гусли мелодичный,
Слово каждое поёт…
Ну и дева – чистый мёд!
Царь от хлеба отщипнул,
Да в солонку обмакнул;
Прожевал, слюну сглотнул,
Вот те срам – ещё икнул!..
Дева мило покраснела.
Нет, смущаться так – не дело,
Государю не годится!..
«Как з-зовут, к-краса-девица?»
«Марья». – «Эта, ну, т-таво…
Дом… ууу… д-дурня м-моего
Ты… ууу Стёпки отобрала…»
Это что же с речью стало:
Что, в мозгах от бабы крен?!
Ах ты, дурень! Старый хрен!
«В д-дом Степана т-ты вселилась».
Что же с речью-то случилось?
Марья до волос коснулась,
Очень мило улыбнулась:
«Я Степанов знать не знала,
Честно с мужем проживала!..»
«И к-кому ж т-такое счастье?
Кто же м-муж?» – «Добрыня-мастер».
«Я же в-в лес с-сослал его…»
«Это мне больней всего!..
Потеряла я покой, –
Вдруг с кикиморой какой,
Стыд забыв, спознался в чаще;
Всяк мужик, что кот гулящий!»
Царь пыхтел, краснел, сбивался.
Что ни слово – заикался:
Эк, Еротова стрела
Сердце старого прожгла!..
«Царь ты наш, краснее солнца!
Можно, муж домой вернётся;
И вернётся – поскорее?..»
Царь был кумача краснее:
«П-пусть в-вернётся… М-мой указ
Отменяю с-сей же ч-ч-час!..»
Видно, плохо правил, – знай-ка:
За тобой пришла бабайка.
* * *
Да, хреново дело было:
Вот дурак! Ума хватило
К государю обратиться!..
Ну, проклятая девица!..
Размотает царь клубок, –
Всё, Степан, пойдёшь в острог.
Если худший оборот –
То пеньковый галстук ждёт…
Выпил водки. Рыжик съел.
О-о, капустка, – похрустел.
По дворцу ходил, на нерве:
Дать меж глаз бы ентой стерве!..
Чу! Карета подкатила!
Ох, в нутре заколотило,
Сердце ёкнуло от страху –
Не пойти б сейчас на плаху!..
«Что, Степаша, выпил малость?»
«Да рука не удержалась –
Мол, налью тебе чуть-чуть;
Двести грамм принял на грудь».
«Смыслишь ли в стихах, Степаша?»
«Не такая служба наша».
«Жаль и я в стихах не в силе...»
Вот те на-а, – как подменили!
Часть третья http://www.stihi.ru/2015/09/14/1719