Маруся кошкой кралась бабушке под руку,
По щёкам впалым пальчиком чертила
Толь знаки, то ли буквы, то ли "Буку",
Но бабка оставалась безучастно-сирой,
На шалости резвушки не гневилась...
Второй был день, как муж собрался к богу,
Он часто оставлял её надолго, мнилось,
И в этот раз он может передумать. В пору
Позвать священника - чтоб мог он причастится,
Но медлила все Вольга, лишь молилась:
"Оставь его мне. Дух его частица -
Такая крошка хлебная...дай милость...
Продли нам дни ещё на этом свете".
Крестилась - как будто грешное помыслила адли.
Пока ей внучка на ухо шептала (известно дети
Страху смерти не подвластны): "Скажи,
Чтоб дедушка вставал, пойдем на реку,
Там нонче воды будто молоко,
И мама говорит, что рано деду,
Бабулечка, скажи ему...." Легко
Пожав сухую мужа руку, как будто вдохновляла:
"Слышишь, дед." Опять шептала к Богу:
"Дай отставку." Потом Марусе: "Ты бы погуляла,
Пусть дедушка поспит." "Покушай, мама." "Нет, я не могу."
Два дня старик лежал под той иконой,
Которой их благословил отец.
Свеча горела, в дреме полусонной
Вся жизнь для Вольги зрилась наконец:
Как в сваты приезжали, как гуляли
В селе чужом ее венчальный день,
Как дом справляли, как ребят рожали,
Как в дом пришел последний летутень.
На третий день, под утро, муж одужил,
Казалось станет резво, как надысь.
"Ну что, старуха, сдюжим и послужим.
По щупачкам соскучилась - подись."
А мужнины глаза глядели ясно,
Как будто новый дух в нутро плеснул:
"Я ж не любил тебя. Промучились напрасно."
Схрипел старик и руку отпустил. Блеснуло
В уголке от свечки пламя.
У Вольги как удушье наступило. Толь хрип,
Толь всхлип - перехватил дыханье,
"Зачем оставил ты меня одну, Антип?"
На голос прибежали дочь и внучка:
"Ну, что ты, бабушка, любимочка, не плачь".
"Сказал он, мама, что, отмучась?"
"Что очень, мол, любил меня..." "Мне б так..."